Paulo Coelho

Definizione del dizionario: sostantivo femminile, derivato dal latino luxuria. Libertinaggio, sensualití , lascivia. Anche nelle piante puí² essere definito come vizio: esuberanza di linfa.

Secondo la Chiesa Cattolica: desiderio disordinato di piacere sessuale. I desideri e gli atti sono disordinati quando non si conformano al proposito divino, che è quello di favorire l’amore reciproco fra gli sposi e la procreazione. Lede il Sesto Comandamento ( Non peccherai contro la castití ).

Secondo Henry Kissinger: Non c’è niente di pií¹ afrodisiaco del potere.

In una storia buddista: Chu e Wu tornavano verso casa, dopo una settimana di meditazione nel monastero. Conversavano su come le tentazioni si propongano all’uomo.
Arrivarono alla sponda di un fiume. Lí¬, c’era una bella donna che aspettava per poter attraversare la corrente. Chu la prese in braccio, la trasportí² sull’altra sponda e proseguí¬ il viaggio con l’amico.
A un certo momento, Wu disse:
“Stavamo parlando della tentazione, e voi avete preso in braccio quella donna. Avete creato l’occasione affinché il peccato si insedi nella vostra anima.”
Chu rispose:
“Mio caro Wu, io ho agito naturalmente. Ho fatto attraversare quella donna e l’ho lasciata sull’altra sponda del fiume. Ma tu continui a trasportarla nel pensiero – e percií² sei pií¹ vicino al peccato.”

Dal diario di una prostituta: Guadagno 350 franchi svizzeri per passare un’ora con un uomo. Sto esagerando. Se togliamo il levarsi i vestiti, l’accennare qualche falsa tenerezza, il dire qualche frase ovvia e rivestirsi, ridurremo questo tempo a undici minuti di sesso vero e proprio.
Undici minuti. Il mondo gira intorno a qualcosa che dura solo undici minuti. E a causa di questi undici minuti in un giorno di 24 ore (ammettendo che tutti facciano l’amore con le proprie mogli, tutti i giorni, il che è una vera e propria assurdití  e una menzogna totale), gli uomini si sposano, mantengono la famiglia, sopportano il pianto dei bambini, si dilungano in spiegazioni quando arrivano tardi a casa, guardano decine, centinaia di altre donne con le quali vorrebbero passeggiare intorno al lago di Ginevra, comprano abiti costosi per sé, e abiti ancora pií¹ costosi per le donne, pagano prostitute per compensare cií² che manca loro senza neppure sapere che cosa sia, alimentano una gigantesca industria di cosmetici, diete, ginnastica, pornografia, potere – e quando si trovano con altri uomini, al contrario di quanto si dice comunemente, non parlano mai di donne. Parlano di lavoro, di soldi e di sport. C’è qualcosa di molto sbagliato nella civiltí .

Lussuria e numeri (nel 2002): William Lyon, della Free Speech Coalition, stima che solo in Internet il settore pornografico produca un profitto annuale tra 10 e 12 miliardi di dollari (da 23 a 26 miliardi di reais), ben al di sopra del profitto della Microsoft. Nel 1999, l’Associazione di Venditori di Video e Software ha constatato che la vendita o il noleggio di film pornografici si è aggirata intorno ai 4.1 miliardi di dollari ( 8.7 miliardi di reais), superando la maggior parte dei costosissimi film realizzati a Hollywood (Fonte:Caslon Analitics Profiles).

Dice il Tao Te Ching: Mantieni l’anima sensibile e il corpo animale in un’unití  perché non possano separarsi.
Controlla la forza vitale, affinché ti trasformi di nuovo in un bambino appena nato.
Quando fugherai le visioni misteriose della tua immaginazione, allora potrai tornare a essere senza macchia.
Purificati e non cercare risposte intellettuali al Mistero.
Quando il discernimento penetra le quattro regioni, forse non conosci quello che dí  vita e la sostiene.
Quello che dí  vita non reclama alcun possesso. Dí  beneficio ma non esige gratitudine. Comanda, ma non esercita autorití . Ecco la cosiddetta “qualití  misteriosa”.

(segue: Ira)

Clicca qui per ricevere la newsletter Guerriero della luce.

Définition du dictionnaire : substantif féminin, dérivé du latin luxuria. Libertinage ; sensualité ; lascivité. Peut aussi íªtre défini comme vigueur chez les plantes ; exubérance de la sève.

Selon l’Église catholique : désir démesuré pour le plaisir sexuel. Les désirs et les actes sont démesurés quand ils ne se conforment pas au dessein divin, qui est d’encourager l’amour mutuel entre les époux et favoriser la procréation. S’oppose au Sixième Commandement (Tu ne pécheras pas contre la chasteté).

Selon Henry Kissinger : Rien n’est plus aphrodisiaque que le pouvoir.

Dans une histoire bouddhiste : Chu et Wu rentraient í  la maison, après une semaine de méditation au monastère. Ils parlaient de la faí§on dont les tentations se placent devant l’homme.
Ils arrivèrent au bord d’un fleuve. Lí , une belle femme attendait de pouvoir traverser le courant. Chu la prit dans ses bras, la porta jusqu’í  l’autre rive, puis revint poursuivre sa route avec son ami.
í€ un certain moment, Wu dit :
« Nous parlions de la tentation, et tu as pris cette femme dans tes bras. Tu as donné au péché l’occasion de s’installer dans ton í¢me. »
Chu répondit :
« Mon cher Wu, j’ai agi naturellement. J’ai fait traverser cette femme, et je l’ai laissée sur l’autre rive du fleuve. Mais toi, tu la portes encore en pensée – alors tu es plus proche du péché. »

Du journal d’une prostituée : Je gagne 350 francs suisses pour passer une heure avec un homme. J’exagère. Si l’on décompte le temps de se déshabiller, de feindre une caresse, de parler d’une chose évidente, de se rhabiller, cela se réduit í  onze minutes de sexe proprement dit.
Onze minutes. Le monde tourne autour de quelque chose qui dure seulement onze minutes. Et í  cause de ces onze minutes dans une journée de 24 heures (en supposant que tous les hommes fassent l’amour avec leurs épouses tous les jours, ce qui est une vraie absurdité et un mensonge total), ils se marient, subviennent aux besoins de leur famille, supportent les pleurs des enfants, se perdent en explications quand ils arrivent en retard í  la maison, regardent des dizaines, des centaines d’autres femmes avec qui ils aimeraient se promener autour du lac de Genève, achètent des víªtements coí»teux pour eux, des víªtements encore plus coí»teux pour elles, paient des prostituées pour compenser ce qui leur manque, sans míªme savoir ce que c’est, entretiennent une gigantesque industrie de cosmétiques, de régimes, de gymnastique, de pornographie, de pouvoir – et quand ils rencontrent d’autres hommes, contrairement í  ce que dit la légende, ils ne parlent jamais de femmes. Ils parlent de leurs emplois, d’argent et de sport. Il y a quelque chose qui ne va pas du tout dans la civilisation.

Luxure et chiffres (en 2002) : William Lyon, de la Free Speech Coalition, estime que seulement sur Internet, le secteur pornographique réalise un profit annuel de 10 í  12 milliards de dollars, beaucoup plus que le profit de Microsoft. En 1999, l’Association des Vendeurs de Vidéo et Software a constaté que la vente ou la location de films pornographiques avait atteint près de 4,1 milliards de dollars, dépassant la plupart des films í  gros budget réalisés í  Hollywood (Source : Caslon Analitics Profiles)

Le Tao-tö king dit : Garde unis ton í¢me sensible et ton corps animal pour qu’ils ne puissent se détacher.
Contrí´le ta force vitale, pour redevenir un enfant nouveau-né.
Quand tu chasseras les visions mystérieuses de ton imagination, tu pourras alors la rendre immaculée.
Purifie-toi et ne cherche pas de réponses intellectuelles au Mystère.
Quand le discernement pénètre les quatre régions, peut-íªtre ne connais-tu pas ce qui donne la vie et la soutient.
Ce qui donne la vie ne réclame pas la possession. Fais du bien, mais n’exige pas de reconnaissance. Commande, mais n’exerce pas l’autorité. Voilí  ce qu’on appelle « qualité mystérieuse ».

(í  suivre : l’ire)

Cliquez ici pour vous inscrire í  la newsletter du Guerrier de la Lumière.

Dictionary definition: Feminine noun, derived from the Latin Luxuria. Lechery, sensuality, lasciviousness. It can also be defined as luxuriance in plants, or exuberance of sap.

According to the Catholic Church: Inordinate desire for sexual pleasure. Desires and acts are inordinate when they do not conform to the divine purpose, which is to propitiate mutual love between spouses and to beget offspring. It goes against the Sixth Commandment (Thou shalt not sin against chastity).

According to Henry Kissinger: There is nothing more aphrodisiacal than power.

In a Buddhist story: Chu and Wu returned home after a week’s meditation in the monastery. They talked about how temptations appear before man.
They reached the banks of a river. There, a beautiful woman was waiting to cross the river. Chu picked her up in his arms, carried to the other side and continued his journey with his friend.
At a certain point, Wu said:
“We talked about temptation and you picked up that woman in your arms. It provided an opportunity for sin to enter your soul”.
Chu answered:
“My dear Wu, I behaved naturally. I took that woman across and left her on the other side of the river. But you continued carrying her in your thoughts – and for that reason you are closer to sin”.

From a prostitute’s diary: I earn 350 Swiss Francs to spend an hour with a man. I am exaggerating. If we don’t count taking off clothes, pretending to be affectionate, chatting about something obvious and getting dressed, we will reduce this time to eleven minutes of actual sex.
Eleven minutes. The world revolves around something that takes only eleven minutes. It is because of these eleven minutes in a 24-hour day (considering that all make love with their wives, every day, which is truly absurd and a complete lie), that they marry, sustain a family, put up with the children crying, overdo themselves in explanations when they arrive home late, look at dozens or hundred of other women with whom they would like to stroll around Lake Geneva, buy expensive clothes for themselves, and even more expensive clothes for their wives, pay prostitutes to make up for what was missing without knowing what it is, sustain a gigantic industry of cosmetics, diets, gymnastics, pornography, power – and when they get together with other men, contrary to what the myth says, never talk about women. They talk about jobs, money and sport. There is something very wrong with civilization.

Lust and numbers (in 2002): William Lyon, of the Free Speech Coalition, estimates that just on the internet the pornography sector makes an annual profit of between 10 and 12 billion dollars (23 to 26 billion Reals), well over Microsoft’s profit. In 1999, the Video and Software Sellers Association found that the sale or rental of pornographic films was around 4.1 billion dollars (8.7 billion Reals), exceeding the majority of the very expensive films made in Hollywood (Source: Caslon Analytics Profiles)

The Tao Te King says: Keep the sensitive soul and the animal body in one compartment so that they cannot be separated.
Control the vital force, so that you will be transformed again into a newborn child.
When you banish mysterious visions from your imagination you may, then, become unblemished.
Purify yourself and don’t look for intellectual answers for the Mystery.
When discernment penetrates the four regions, perhaps you will not recognize what gives life and sustains it.
That which gives life does not claim any possession. It benefits, but does not demand gratitude. It commands, but does not exercise authority. That is what is called “mysterious quality”.

(next: Wrath)

Click here to subscribe yourself to the Warrior of Light Newsletter.

Definií§í£o do dicionário: substantivo feminino, derivado do Latim Luxuria. libertinagem; sensualidade; lascí­via. Pode também ser definido como vií§o nas plantas; exuberí¢ncia de seiva.

Segundo a Igreja Católica: desejo desordenado pelo prazer sexual. Os desejos e atos sí£o desordenados quando ní£o se conformam com o propósito divino, que é propiciar o amor mútuo entre os esposos e favorecer a procriaí§í£o. Fere o Sexto Mandamento ( Ní£o pecarás contra a castidade).

Segundo Henry Kissinger: ní£o há nada mais afrodisí­aco que o poder.

Em uma história budista: Chu e Wu voltavam para casa, depois de uma semana de meditaí§í£o no mosteiro. Conversavam sobre como as tentaí§íµes se colocam diante do homem.
Chegaram í  margem de um rio. Ali, uma bela mulher esperava para poder atravessar a correnteza. Chu pegou-a nos braí§os, carregou-a até a outra margem, e continuou sua viagem com o amigo.
A determinada altura, Wu disse:
” Conversávamos sobre a tentaí§í£o, e vocíª pegou aquela mulher no colo. Deu oportunidade para o pecado instalar-se em sua alma”.
Chu respondeu:
” Meu caro Wu, eu agi naturalmente. Atravessei aquela mulher, e deixei-a na outra margem do rio. Mas vocíª continua carregando-a em seu pensamento – e por isso está mais próximo do pecado”.

Do diário de uma prostituta: Ganho 350 francos suí­í§os para passar uma hora com um homem. Estou exagerando. Se descontarmos tirar a roupa, ensaiar algum falso carinho, conversar alguma coisa óbvia, vestir a roupa, reduziremos este tempo para onze minutos de sexo propriamente dito.
Onze minutos. O mundo gira em torno de algo que demora apenas onze minutos. E por causa destes onze minutos em um dia de 24 horas (considerando que todos fizessem amor com suas esposas, todos os dias, o que é um verdadeiro absurdo e uma mentira completa), eles se casam, sustentam a famí­lia, agüentam o choro das crianí§as, se desmancham em explicaí§íµes quando chegavam tarde em casa, olham dezenas, centenas de outras mulheres com quem gostariam de passear em torno do lago de Genève, compram roupas caras para eles, roupas mais caras ainda para elas, pagam prostitutas para compensar o que estava faltando mesmo sem saber o que é, sustentam uma gigantesca indústria de cosméticos, dietas, ginástica, pornografia, poder – e quando se encontram com outros homens, ao contrário do que diz a lenda, jamais falavam de mulheres. Conversavam sobre empregos, dinheiro e esporte. Há algo de muito errado com a civilizaí§í£o.

Luxúria e números (em 2002): William Lyon, da Free Speech Coalition, estima que apenas na internet o setor pornográfico tenha um lucro anual entre 10 e 12 bilhíµes de dólares (23 a 26 bilhíµes de reais), muito acima do lucro da Microsoft. Em 1999, a Associaí§í£o de Vendedores de Video e Software constatou que a venda ou aluguel de filmes pornográficos ficou em torno de 4.1 bilhíµes de dólares ( 8.7 bilhíµes de reais), superando a maioria dos filmes carí­ssimos feitos em Hollywood (Fonte:Caslon Analitics Profiles)

Diz o Tao Te King: Mantém a alma sensí­vel e o corpo animal numa unidade para que ní£o possam separar-se.
Controla a forí§a vital, a fim de que te transformes novamente numa crianí§a recém-nascida.
Quando afugentares as visíµes misteriosas de tua imaginaí§í£o poderás, entí£o, tornar-te sem mácula.
Purifica-te e ní£o procures respostas intelectuais para o Mistério.
Quando o discernimento penetra as quatro regiíµes, talvez ní£o conheí§as aquilo que dá vida e a sustém.
Aquilo que dá vida ní£o reclama qualquer posse. Beneficia, mas ní£o exige gratidí£o. Comanda, mas ní£o exerce autoridade. Eis a chamada “qualidade misteriosa”.

(a seguir: Ira)

Clique aqui para inscrever-se na newsletter Guerreiro da Luz.

Definición del diccionario: sustantivo femenino, derivado del latí­n luxuria. Libertinaje; sensualidad; lascivia. Puede ser definido también como abundancia, exuberancia, especialmente cuando se hace referencia a plantas.

Según la Iglesia Católica: deseo desordenado por el placer sexual. Los deseos y actos son desordenados cuando no se conforman con el propósito divino, que consiste en propiciar el amor mutuo entre los esposos y favorecer la procreación. Incumple el Sexto Mandamiento (No cometerás actos impuros).

Según Henry Kissinger: no existe nada más afrodisí­aco que el poder.

En una historia budista: Chu y Wu regresaban a casa tras una semana de meditación en el monasterio. Conversaban sobre cómo las tentaciones se ponen frente a los hombres.
Llegaron a la orilla de un rí­o. Allí­, una bella mujer esperaba para poder atravesar la corriente. Chu la cargó en brazos, la llevó hasta la otra orilla, y prosiguió el viaje con su amigo.
Más adelante, en determinado momento, dijo Wu:
-Estábamos hablando sobre la tentación, y tú cargaste a esa mujer en el regazo. Le diste una oportunidad al pecado para que ocupase un lugar en tu alma.
Chu respondió:
-Amigo Wu: yo me comporté de manera natural. Llevé a esa mujer en brazos a través del rí­o y la dejé en la otra orilla. Sin embargo, tú aún la cargas en tu pensamiento, y por eso mismo eres tú quien está más cerca del pecado.

Del diario de una prostituta: Gano 350 francos suizos por pasar una hora con un hombre. En realidad estoy exagerando. Si descontamos el tiempo de quitarse la ropa, fingir un poco de cariño, decir unas cuantas obviedades y vestirse, no habremos dedicado al sexo propiamente dicho más de once minutos.
Once minutos. El mundo gira alrededor de algo que apenas dura once minutos. Es debido a estos once minutos de todo un dí­a de veinticuatro horas (considerando que todos hiciesen el amor con sus mujeres todos los dí­as, algo que, además de un tremendo absurdo, es completamente mentira) por lo que se casan, mantienen una familia, soportan el llanto de los niños, se deshacen en justificaciones al llegar tarde a casa, miran a decenas o centenas de otras mujeres con las que les gustarí­a pasear alrededor del lago de Génova, se compran ropas caras, compran ropas aún más caras para ellas, pagan a prostitutas para compensar lo que les está faltando, aun sin tener claro qué podrá ser, sustentan una gigantesca industria de cosméticos, dietas, ejercicio fí­sico, pornografí­a, poder… Y cuando se juntan con otros hombres, a pesar de lo que dice el mito, nunca hablan de mujeres: conversan sobre trabajo, dinero y deportes. Debe de haber algo muy equivocado en la civilización.

La lujuria en números (año de 2002): William Lyon, de la Free Speech Coalition, estima que, sólo en Internet, el sector pornográfico ya obtenga unos beneficios anuales de entre diez y doce mil millones de dólares (entre veintitrés y veintiséis mil millones de reales), muy superiores a los beneficios de la Microsoft. En 1999, la Asociación de Vendedores de Ví­deo y Software constató que la venta o alquiler de pelí­culas pornográficas alcanzó alrededor de 4.100 millones de dólares (8.700 millones de reales) superando a la mayorí­a de las carí­simas pelí­culas de Hollywood. (Fuente: Caslon Analitics Profiles).

Dice el Tao Te King: Mantén unidos el alma sensible y el cuerpo animal para que no puedan separarse.
Controla tu fuerza vital, y te transformarás de nuevo en una criatura recién nacida.
Cuando ahuyentes las visiones misteriosas de tu imaginación, lograrás alcanzar la pureza.
Limí­tate a purificarte, sin buscar explicaciones racionales al Misterio.
Cuando el discernimiento penetra las cuatro regiones, tal vez no conozcas, sin embargo, lo que da la vida y la mantiene.
Lo que da vida no exige posesión ninguna. Beneficia, pero no pide gratitud a cambio. Lidera, pero sin ejercer autoridad. Ésta es la llamada “cualidad misteriosa”.

(El próximo dí­a: Ira)

Pinche aquí­ para inscribir-se a la newsletter Guerrero de la Luz.

قبل أن تهجر كلّ هذه الإفادات طاولة مكتبي وتسير في خطى القَدَر الذي اخترته لها، خَطَرَ لي أن أستخدمها مادّة أساسية لوضع سيرة تقليدية مدروسة بشمولية، تروي قصة حقيقية.

شرعتُ أقرأ سلسلة من السِيَر المختلفة، لعلّها تساعدني في الكتابة، فأدركت أنّ وجهة نظر كاتب السيرة في بطل روايته تؤثّر لا محالة في حصيلة بحثه. وبما أنني لم أكن أنوي فرض وجهات نظري على القارئ، بل طرح قصة «Ø³Ø§Ø­Ø±Ø© بورتوبيللو» من منظار شخصياتها الرئيسية فحسب، فسرعان ما عَدَلتُ عن فكرة كتابة سيرة مباشرة. واستقرّ بي الرأي على المقاربة الفضلى؛ وهي، ببساطة، نقل ما أخبرني به الناس.

هيرون راين، 44 سنة، صحافي

لا أحد يُشعل نوراً ليستره: الهدف من النور هو خلق مزيد من النور، لفتح عيون الناس، لكشف الجمالات من حولنا.

لا أحد يُضحّي بالحبّ… أغلى ما يملك.

لا أحد يضع أحلامه في يديّ مَن قد يبدِّدها.

لا أحد، باستثناء أثينا.

بعد مرور زمن طويل على موت أثينا، طلبت معلّمتها السابقة إليّ أن أرافقها إلى بلدة برستونبانز في اسكوتلاندا. هناك، باستغلال النفوذ الإقطاعي القديم الذي كان سيبطل الشهر التالي، منحت البلدة مذكرات عفو رسمية Ù„ 81 شخصاً – وهررهم – ممن أُعدموا في القرنَين السادس عشر والسابع عشر لممارستهم السحر.

تقول الناطقة الرسمية باسم المحاكم البارونية في برستونغرانج ودولفينستون: «Ø£ØºÙ„بية الذين أُدينوا… حُكم عليهم على أساس دليل غير حسّي، أي أفاد الشهودَ في الادّعاء أنهم أحسّوا بوجود أرواح شريرة، أو أنهم سمعوا أصوات أرواح».

لا جدوى الآن من الكلام عن كلّ الفظائع التي ارتكبتها محكمة التفتيش، من غرف تعذيب ومحارق أوقدتها بفتيل الحقد والانتقام؛ مع ذلك، فإن «Ø¥Ø¯Ù‘ا»ØŒ ونحن في طريقنا إلى برستونبانز، قالت مراراً إن أمراً ما يشوب تلك المبادرة التي وجدتها غير مقبولة: البلدة والبارون الرابع عشر من برستونغرانج ودولفينستون، كانا «ÙŠÙ…نحان مذكرات عفو» لأشخاص كانوا قد أُعدموا بوحشية.

«Ù†Ø­Ù† الآن في القرن الحادي والعشرين، ومع ذلك، فإن المتحدّرين من نسل المجرمين الفعليين، أولئك الذين قتلوا الضحايا الأبرياء، لا يزالون يشعرون أنهم يملكون الحق في منح إعفاءات. أتفهم قصدي يا هيرون؟

فهمتُ قصدها. حملة مطاردة ساحرات جديدة تستحكم. هذه المرة، ليس السلاح حد النصال الحامية، بل حدّة السخرية والقمع. كلّ من يكتشف أنه يحظى بهِبة ويتجرّأ على البوح بقدراته، يُنظر إليه في العادة بعين الريبة. بشكل عام، وبدل أن يشعر الزوج أو الزوجة أو الوالد أو الولد أو أيًّا يكُن، بالزهو والفخار، يعمدوا إلى منع الموهوب من ذِكر المسألة، خوفاً من تعريض العائلة للسخرية.

قبل تعرُّفي إلى أثينا، خِلتُ أنّ هِبات مماثلة هي طريقة مضلّلة لاستغلال أسى الناس. كان سفري إلى ترانسلفانيا لإعداد وثائقيّ عن مصّاصي الدماء، طريقة أخرى أيضاً لإثبات كم من السهل خداع الناس. بعض التطيُّرات، مهما بدت منافية للعقل، تقبع في خيال المرء وغالباً ما يستغلّها أشخاص عديمو الضمير. عندما زرت قصر دراكولا، الذي أُعيد بناؤه لمجرد إشعار السُيّاح بأنهم في مكان مميّز، اقترب مني مسؤول حكومي، وألمح إلى أنني سأتلقّى هدية «Ù‡Ø§Ù…ّة» (كما قال) عندما سيعرض الفيلم على قناة BBC . حَسِبَ ذاك المسؤول أنني كنت أساعد في ترويج الخرافة، وبالتالي، أستحق مكافأة سخية. قال أحد المرشدين السياحين إنّ عدد الزوّار يزداد كل سنة، وإن أي تنويه بالمكان سيكون إيجابياً، حتى وإن ذكر برنامج أن القصر مزيفاً، وأن فلاد دراكولا هو شخصية تاريخية لا صلة لها بالخرافة، وإنها مجرد تصوّر نسجته مخيّلة إيرلندي خصبة (ملاحظة الناشر: برام ستوكر)ØŒ الذي لم يطأ المنطقة يوماً.

عرفت حينها أنني، مهما اتّسمت وقائعي بالدّقة، متواطئ في الكذبة عن غير عمد؛ حتى وإن كانت الفكرة في نصّي هي تجريد المكان من طابعه الخرافي فسوف يصدِّق الناس ما يريدون تصديقه؛ كان المرشد على حقّ، سأكون ببساطة أساعد في المزيد من الترويج. عَدَلتُ عن المشروع من فوري، مع أنني كنت قد أنفقت الكثير من المال على الرحلة والأبحاث.

غير أنّ سفري إلى ترانسلفانيا كان له وقعٌ مدوٍّ على حياتي، ذلك أنني التقيتُ أثينا هناك عندما كانت تحاول تقفّي أثر والدتها.

القدر، قدر غامض، جامح، وضعنا وجهاً لوجه في ردهة تافهة لفندق أتفه. كنت شاهدها على محادثتها الأولى مع ديدر، أو «Ø¥Ø¯Ù‘ا»ØŒ كما تحبّ ان تُسمّى. شاهدتُ، كما لو كنت مشاهداً ينظر إلى حياته، فيما راح قلبي يتخبّط بل سدى لئلا يسمح لنفسه بأن يقع تحت إغواء امرأة لم تنتمِ إلى عالمي. أطريتُ على نفسي عندما خرج العقل من المعركة خاسراً، وكل ما أمكنني فعله هو أن أستسلم وأتقبّل أنني في حب.

أفضى بي هذا الحب إلى رؤية أمور لم أتصور يوماً أنها موجودة: طقوس، تجسّدات، انخطافات. واعتقاداً مني أن الحب أعماني، شككت في كل شيء، لكنّ الشك، أبعد من أن يُشلّني، دفعني في وجهة المحيطات التي لم أستطع الإقرار بوجودها المحض. كانت تلك الطاقة ذاتها التي، في الأوقات العسيرة، ساعدتني على مواجهة خُبث زملائي في الصحافة وعلى الكتابة عن أثينا وعملها. وبما أن الحب يبقى حياً، تبقى الطاقة، على الرغم من موت أثينا، على الرغم من أنّ كل مرادي الآن هو نسيان ما رأيت وتعلّمت. أمكنني أن أجوب ذاك العالم وأثينا إلى جانبي فقط.

هذه كانت حدائقها، أنهارها، جبالها. الآن، مع رحيلها، أحتاج إلى أن يعود كل شيء إلى ما كان عليه. سوف أركّز أكثر على مشكلات الزحمة، وسياسة بريطانيا الخارجية، وكيفية إدارتنا للضرائب. أريد استرجاع التفكير في أن عالم السحر هو مجرد حيلة ذكية، أن الناس متطيّرون، أن كل ما يعجز العلم عن تفسيره لا يحقّ له بالوجود.

عندما أخذتْ اللقاءات في بورتوبيللو تخرج عن السيطرة، تجادلنا باستمرار حول تصرّفها، مع أنني مسرور الآن أنها لم تُصغِ إليّ. وإن كان من عزاء محتمل في مأساة فَقْد أحدٍ نحبّه كل الحبّ، فهو الأمل الضروري في أن ما جرى كان على الأرجح لصالحنا.

أصحو وأنام على هذا اليقين؛ كان من الأفضل أن أثينا رحلت عندما قرّرتْ ذلك، بدلاً من السقوط في جحيمات هذا العالم. ما كانت لتستعيد راحة البال بعد الأحداث التي ألبستها لقب «Ø³Ø§Ø­Ø±Ø© بورتوبيللو». ولكانت بقية حياتها صداماً مريراً بين أحلامها هي، والواقع الجَماعي. ولكانت، بحسب معرفتي لها، خاضت المعركة حتى النهاية، وهدرت طاقتها وفرحها لمحاولة إثبات شيء لم يكن أحد، لا أحد على الإطلاق، مستعداً لتصديقه.

الله أعلم، لعلها طلبت الموت كمثل ضحية نجت من حطام سفينة وتسعى إلى برّ أمان. لا بُدّ أنها وقفت ليلاً عند محطّات قطار أنفاق كثيرة في انتظار لصوص لم يأتوا. لا بُدّ أنها مشت في أحياء باريس الأخطر، بحثاً عن قاتل لم يظهر أمامها، أو لعلّها حاولت استفزاز غضب مَنْ هم أقوى منها جسدياً، فرفضوا أن يغضبوا، من مكتئبين ومكابرين وعاجزين وأصحاب نفوذ.

إلى حين في النهاية، تدبّرت أمر قتلها بوحشية. لكن، حينها، كم واحداً منّا يكون قد وفّر على نفسه الألم في رؤية أهمّ الأمور في حياتنا تختفي بين لحظة وأخرى؟ ولا أعني الناس فقط، بل أفكارنا وأحلامنا أيضاً: قد نبقى أحياءً ليوم، لأسبوع، لبضع سنوات، لكن كلّنا محكوم بالفَقْد. يظل الجسد حياً، لكن، عاجلاً أم آجلاً، ستتلقّى الروح ضربة الموت. إنها الجريمة الكاملة، لأننا نجهل من قتل فرحنا، ما كانت دوافعهم أو أين يمكن إيجاد القتلة.

هل هم مدركون ما فعلوا، أولئك المذنبون المجهولون؟ أشكُّ في ذلك، لأنهم، المكتئبون، المكابرون، العاجزون وأصحاب النفوذ، هم أيضاً ضحايا الواقع الذي أوجدوه.

هم لا يفهمون عالم أثينا وسوف يعجزون عن فهمه. نعم، هذا السبيل الأفضل للتفكير في الأمر، إنه عالم أثينا. أخيراً، بدأت أتقبّل أنني كنت ساكناً مؤقّتاً، كحسنة، كشخص يجد نفسه في منزل جميل، يتناول طعاماً فاخراً، مُدركاً أنها مجرّد حفلة، أن المنزل يملكه آخر، أن الطعام ابتاعه آخر، أن الوقت سيحين عندما ستنطفى الأضواء، ويخلد المالكون إلى النوم، ويعود الخدم إلى مخادعهم، ويُوصد الباب، فيجد نفسه في الشارع من جديد، ينتظر سيارة أجرة أو باص ليعيده إلى وضاعة حياته اليومية.

أنا أعود، أو بالأحرى، جزءٌ مني يعود إلى ذلك العالم حيث ما يمكن أن نراه ونلمسه ونفسّره فقط يعتبر منطقياً. أريد أن أعود إلى ذاك العالم حيث مخالفات تجاوز السرعة، الناس يجادلون أُمناء الصندوق في المصرف، التذمّر الدائم من الطقس، إلى أفلام الرعب وسباق سيارات السرعة. هذا هو الكون الذي عليّ التعايش معه لباقي أيام حياتي. سأتزوّج، أُرزق بأولاد، وسيصبح الماضي ذكرى بعيدة، تجعلني في نهاية المطاف أتساءل: كيف أمكنني أن أكون بهذا العمى؟ كيف أمكنني أن أكون بهذه السذاجة؟

أعلم أيضاً، عند الليل، أنّ جزءاً مني سيظل يهيم في الفضاء، في اتصال مع الأشياء الواقعية بواقعية علبة التبغ وكأس المشروب الماثلَين أمامي الآن. ستُراقص روحي روح أثينا؛ سأكون معها في نومي؛ سأنهض أتصبّب عرقاً وأدخل المطبخ لأجلب كأس ماء. سأفهم أنّ على المرء، بغية صَدّ الأشباح، استخدام أسلحة لا تشكل جزءاً من الحقيقة. ثم، عملاً بنصيحة جدّتي، سأضع مقصاً مفتوحاً على الطاولة المجانبة للسرير لأقص شريط الحلم.

في اليوم التالي، سأرمق المقصّ بنظرة ندم، لكن عليّ التكيّف مع العيش في العالم مجدَّداً أو المخاطرة في الجنون.

الفصل التالي سيعرض في 05/02/2007

أعزّائي القرّاء،

بما أنه ليس في إمكاني التحدّث بلغتكم، طلبت من شركة المطبوعات للتوزيع والنشر، الناشر باللغة العربية، أن تترجم لي كل تعليقاتكم القيّمة على روايتي الجديدة. ملاحظاتكم وآراؤكم تعني لي الكثير.

مع حبّي،

باولو كويليو

Giancarlo Fontana atya, 72 éves

Hát persze, hogy meglepÅ‘dtem, amikor az a rettenetesen fiatal pár eljött a templomba, hogy eskessem össze Å‘ket. Lukás Jessen-Petersent alig ismertem, és csak aznap tudtam meg, hogy családja, egy bizonytalan eredetű dán nemesi család, határozottan ellenzi ezt a frigyet. SÅ‘t, nemcsak a frigyet, hanem az egész Egyházat is.

Az apja kikezdhetetlen tudományos érvei alapján azt vallotta, hogy a Biblia, amelyre az egész vallás támaszkodik, nem egy könyv, hanem hatvanhat különbözÅ‘ kézirat összeollózása, és szerzÅ‘jének sem a neve, sem pedig a kiléte nem ismeretes. S hogy az elsÅ‘ és az utolsó könyv között csaknem ezer év telt el, ami több mint amennyi Amerika felfedezése óta idáig eltelt. Továbbá, hogy a majmoktól a madarakig a földkerekség egyetlen élÅ‘lényének sincs szüksége a Tí­zparancsolatra ahhoz, hogy tudja, miként viselkedjen. Az a lényeg, hogy betartsák a természet törvényeit, és a világ harmóniája fönnmarad.

Hát persze, hogy olvasom a Bibliát. És persze, hogy ismerem valamelyest a történetét. Csakhogy az emberek, akik í­rták, az Isteni Hatalom eszközei voltak, Jézus pedig egy sokkal erÅ‘sebb szövetséget kötött az emberekkel, mint a Tí­zparancsolat: ez pedig a szeretet. A madarak, a majmok és Isten bármely más teremtménye csak a beléjük táplált ösztönöket követik. Az emberi lény esetében azonban nem ilyen egyszerű a dolog, mert mi ismerjük a szeretetet és a szeretet csapdáit.

Ennyi. Már megint prédikálok, pedig az Athenával és Lukással való találkozásomról kellene beszélnem. Amikor elbeszélgettem a fiúval – és azért nem gyóntatást mondok, mert nem egyezik a vallásunk, és nem kötelez a gyónási titoktartás -, megtudtam, hogy a családjában uralkodó antiklerikalizmus mellett óriási ellenállást váltott ki az a tény is, hogy Athena külföldi. Kedvem lett volna felszólí­tani, hogy idézzen olyan szakaszt a Bibliából, ami nem hitvallás, és mégis a jó érzés fölébresztése.

“žAz edomitát ne utáld, mert testvéred, sem az egyiptomit, mert jövevény voltál földjén.”

Pardon. Már megint a Bibliát idézem, de í­gérem, hogy most már uralkodni fogok magamon. Beszélgetésünk után legalább két órát töltöttem Sherine-nel – vagy Athenával, ahogy Å‘ szerette szólí­ttatni magát.

Athena rögtön kitűnt a többiek közül. Attól kezdve, hogy elkezdett a templomunkba járni, az volt az érzésem, hogy nagyon határozott célja van: szentté akar válni. Elmondta, hogy bár a vÅ‘legénye ezt nem tudja, a bejrúti polgárháború kitörése elÅ‘tt volt egy rendkí­vül különös élménye, ami nagyon hasonlí­tott Lisieux i Szent Terézéhez: vért látott az utcákon. Erre rá lehet fogni, hogy valamilyen gyermekkori trauma következménye, de tény, hogy ilyen élményt, amely “ža szent megszállottság” néven ismert, minden ember átél valamilyen szinten. Ilyenkor egy pillanatig úgy érezzük, hogy egész életünk igazolást nyert, bűneink megbocsáttattak, a szeretet mindennél erÅ‘sebb, és végérvényesen átváltoztathat minket.

De ugyanebben a pillanatban elfog minket a félelem. Ha teljesen átadjuk magunkat a szeretetnek, legyen az isteni vagy emberi, az azt jelenti, hogy lemondunk mindenrÅ‘l – beleértve a saját jólétüket és a döntéshozási képességünket. Azt jelenti, hogy a szó legmélyebb értelmében szeretünk. Valójában nem akarjuk azt a fajta megváltást, amit Isten szán nekünk: mi meg akarjuk Å‘rizni az ellenÅ‘rzést mindent lépésünk fölött, döntéseink teljes tudatában akarunk maradni, és magunk akarjuk megválasztani áhí­tatunk tárgyát.

A szeretet nem ilyen: jön, befészkeli magát, és átveszi az irányí­tást. Csak az erÅ‘s lelkűek bí­zzák rá magukat teljesen, és Athena erÅ‘s lelkű volt.

Olyan erÅ‘s, hogy órákat töltött elmélkedéssel. Kivételes tehetsége volt a zenéhez. Mondják, hogy táncolni is nagyon jól tudott, de mivel a templom nem alkalmas az ilyesmire, én itt csak zenélni hallottam. Minden reggel elhozta a gitárját, és énekelt a Szűzanyának, mielÅ‘tt elindult az egyetemre.

Emlékszem, amikor elÅ‘ször meghallottam. Már befejeztem a reggeli misét annak a kevés hí­vÅ‘nek, aki hajlandó télen is korán kelni, amikor eszembe jutott, hogy elfelejtettem összeszedni a pénzt, amit a perselybe dobtak. Visszamentem – és akkor meghallottam a zenét, ami egészen más fénybe helyezte elÅ‘ttem a világot. Mintha egy angyal érintése suhant volna át a termen. Az egyik sarokban megpillantottam a húsz év körüli lányt, aki egyfajta eksztázisban adott elÅ‘ dicshimnuszokat a gitárjával, miközben mereven nézte a SzeplÅ‘telen Fogantatás szobrát.

Odamentem a perselyhez. A lány észrevett, és abbahagyta, amit csinált – de én intettem neki, hogy folytassa csak. Aztán leültem egy padra, behunytam a szemem, és hallgattam a zenét.

Abban a pillanatban mintha leszállt volna közénk a Mennyország, “ža teremtÅ‘, szent ihlet”. Mintha megértette volna, mi történik a szí­vemben, énekét elkezdte a csöndhöz igazí­tani. Amikor abbahagyta a játékát, elmondtam egy imát. Aztán tovább zenélt.

Tisztában voltam vele, hogy életem egyik legemlékezetesebb pillanatát élem át – egy mágikus pillanatot abból a fajtából, amelyet általában csak akkor veszünk észre, amikor már elillant. Ott voltam teljes egészében, múlt és jövÅ‘ nélkül, és nem volt más, csak az a reggel, az a zene, az a szépség, és a váratlan fohász. Egyfajta eksztázisba estem én is, átadtam magam az imádatnak, a hálának, hogy élek, és hogy családom minden tiltakozása ellenére a szí­vemre hallgatva választottam hivatást. A kis kápolna egyszerűsége, a lány hangja, a mindent elárasztó reggeli fény újra megértette velem, hogy Isten nagysága az egyszerű dolgokban mutatkozik meg.

Aztán, egy örökkévalóságnak tűnÅ‘ idÅ‘ múlva, rengeteg könny ontása után abbahagyta. Megfordult, és akkor láttam csak, hogy az egyik hí­vÅ‘ az. Attól kezdve barátok lettünk, és amikor csak tudtunk, áldoztunk ennek a közös zenés áhí­tatnak.

De a házasság ötlete teljesen váratlanul ért. Mivel jóban voltunk, megkérdeztem, mit gondol: hogyan fogadja majd Å‘t a fiú családja.

– Rosszul. Nagyon rosszul.

A lehetÅ‘ legfinomabban megkérdeztem tÅ‘le, hogy kényszerí­ti e valami a házasságkötésre.

– Szűz vagyok. Nem vagyok terhes.

Megkérdeztem, beszélt e már a saját családjával, amire igennel felelt: szülÅ‘k megrémültek, az anyja sí­rt, az apja fenyegetÅ‘zött.

– Amikor idejövök, hogy zenémmel a Szűzanyát dicsérjem, nem gondolok arra, hogy mit szólnak majd a többiek: csak megosztom vele az érzéseimet. És amióta az eszemet tudom, mindig í­gy volt: edény vagyok, amelyben az Isteni Energia meg tud nyilvánulni. És ez az energia most azt kéri tÅ‘lem, hogy szüljek gyermeket, hogy megadhassam neki mindazt, amit a saját vér szerinti anyám nem adott meg nekem: az oltalmat és a biztonságot.
Senki sincs biztonságban ezen a világon, feleltem. Még nagy jövÅ‘ áll elÅ‘tte, és sok idÅ‘ van még a teremtés csodájának megtestesüléséig. De Athena már döntött.

– Szent Teréz nem lázadt fel a betegség ellen, ami megtámadta. Éppen ellenkezÅ‘leg: a DicsÅ‘ség jelét látta benne. Szent Teréz jóval fiatalabb volt nálam, tizenöt éves volt, amikor belépett a kolostorba. Nem törÅ‘dve a tiltással, személyesen ment el a pápához. El tudja ezt képzelni, atyám? Beszélni a pápával! És sikerült elérnie a célját. Most ugyanez a DicsÅ‘ség valami sokkal könnyebbet és sokkal nagyszerűbbet kér tÅ‘lem, mint egy betegség: hogy legyek anya. Ha túl sokat várok, nem lehetek a gyermekem társa, túl nagy lesz köztünk a korkülönbség, és nem lesz közös az érdeklÅ‘désünk.

Ezzel nem lenne egyedül, vetettem ellene.

De Athena folytatta, mintha meg se hallott volna.

– Csak akkor vagyok boldog, ha arra gondolok, hogy Isten létezik, és meghallgat. De ez önmagában nem elég az élethez, és úgy érzem, nincs értelme semminek. Igyekszem vidámságot szí­nlelni, amikor pedig nem vagyok vidám, leplezni a szomorúságomat, hogy ne okozzak bánatot azoknak, akik annyira szeretnek, és annyira aggódnak értem. De mostanában gyakran fölmerül bennem az öngyilkosság gondolata. Éjszakánként, elalvás elÅ‘tt, hosszú beszélgetéseket folyattok önmagammal, és könyörgök, hogy menjen ki a fejembÅ‘l ez a gondolat, hiszen hálátlanság lenne mindenkivel szemben, gyáva menekülés lenne, s tragédiát és nyomort szülne a világra. Reggelenként idejövök beszélgetni a Szűzanyával, és kérem, hogy szabadí­tson meg az ördögöktÅ‘l, akikkel éjszakánként beszélek. Eddig segí­tett, de most már kezdek elgyengülni. Tudom, hogy küldetésem van, amit eddig visszautasí­tottam, de most már vállalnom kell. És ez a küldetés az anyaság. Teljesí­tenem kell, különben megÅ‘rülök. Ha nem látom az életet, ami bennem növekszik, többé nem leszek képes elfogadni az életet, ami körülvesz.

A következÅ‘ fejezet feltöltése: 01.02.07

Kedves Olvasóim, mivel nem beszélem a nyelvüket, megkértem a kiadót, hogy üzeneteiket fordí­tsa le nekem, ugyanis nagyon sokat jelent tudnom, hogy új könyvem milyen gondolatokat és érzéseket ébreszt.

Szeretettel:

Paulo Coelho

Падре Джанкарло Фонтана, 72 лет

Я, конечно, очень удивился, когда эти молодые – слишком молодые люди – пришли в церковь и заявили, что хотят обвенчаться. Ð’ тот же день я узнал, что семья Лукаса Йенсена-Петерсена, происходящая из мелкопоместного дворянства, категорически возражает против этого союза. И не только против самого брака, но и против венчания.

Его отец, основываясь на неоспоримых исторических аргументах, считает, что Библия – на самом деле не одна книга, а свод 66 различных рукописей, ни личность, ни имя авторов которых совершенно неизвестны; что первая часть ее написана на тысячу лет раньше последней, то есть вдвое больше, чем прошло со дня открытия Америки; что ни одно живое существо на планете – от мартышки до канарейки – не нуждается в десяти заповедях, чтобы знать, как себя вести. Надо лишь следовать законам природы – и тогда мир пребудет в гармонии.

Разумеется, я читал Библию. Разумеется, я кое-что знаю о ее истории. Но люди, которые ее написали, были всего лишь орудиями Божьей Воли, а Иисус создал нечто еще более прочное, чем десять заповедей, – любовь. Мартышки, птицы и всякая прочая живая тварь повинуются лишь своим инстинктам и следуют заложенной в них программе. С людьми дело обстоит посложнее, ибо люди познали любовь вместе со всеми ее капканами и ловушками.

Ну, вот, я опять читаю проповедь, хотя взялся рассказать вам о своей встрече с Афиной и Лукасом. Покуда я разговаривал с юношей (а мы с ним, кстати, принадлежим к разным вероисповеданиям и, следовательно, я не обязан хранить тайну исповеди), мне стало известно, что его домашние не только проявляют самый оголтелый антиклерикализм, но и отчаянно противятся его браку с иностранкой. Тут мне захотелось привести им то место из Священного Писания, где не излагаются никакие религиозные доктрины, а звучит всего лишь призыв к здравому смыслу:

«ÐÐµ гнушайся Идумеянином, ибо он брат твой; не гнушайся Египтянином, ибо Ñ‚Ñ‹ был пришельцем в земле его».

Простите, я снова цитирую Библию. Обещаю, что впредь буду следить за собой. После разговора с Лукасом я еще не менее двух часов провел с Шерин — или, как она предпочитает, чтобы ее называли – с Афиной.

Эта девушка всегда меня интересовала. Как только она стала посещать церковь, мне показалось, что у нее буквально на лбу написано желание сделаться святой. Она мне рассказала то, о чем не знал ее возлюбленный: незадолго до начала гражданской войны в Ливане она, подобно Святой Терезе из Лизье, тоже видела кровь на улицах. Конечно, это можно списать на трудности переходного возраста, но подобное состояние бывает с каждым из нас – весь вопрос в масштабах. Внезапно, на какую-то долю секунды, мы чувствуем, что наша жизнь оправдана, наши грехи – искуплены и прощены, любовь – сильнее всего и способна полностью преобразить нас.

Но именно в такие моменты нами овладевает страх. Безраздельно предаться любви – не важно, Божественной или земной – значит отречься от всего, включая наше собственное благополучие и нашу способность принимать решения. Это значит – любить в самом полном смысле слова. А мы, по правде говоря, не хотим спастись тем путем, который выбрал себе Господь ради искупления наших грехов. Нет, мы хотели бы держать под абсолютным контролем каждый шаг, отдавать себе отчет в каждом принимаемом решении и иметь возможность самим избирать объект поклонения.

С любовью такое не проходит – она является, вселяется, устраивается по-хозяйски и начинает диктовать свою волю. Только по-настоящему сильные духом позволяют себе увлечься безоглядно. И к числу их принадлежала Афина.

Целые часы она проводила, глубоко погрузившись в созерцание. У нее были явные способности к музыке, говорили, что она прекрасно танцует, но поскольку церковь – неподходящее место для этого, она каждое утро, перед тем, как идти в университет, приносила свою гитару и пела Пречистой Деве.

Помню, как впервые услышал ее. Я тогда уже отслужил утреннюю мессу для немногих прихожан, расположенных просыпаться зимой спозаранку, как вдруг вспомнил, что забыл забрать деньги из кружки для пожертвований. Вернулся – и услышал музыку, заставившую меня увидеть все в ином свете, будто по мановению руки ангела. Ð’ одном из приделов храма я увидел девушку лет двадцати: не сводя глаз с образа Богоматери Непорочно Зачавшей, она пела гимны, аккомпанируя себе на гитаре.

Она заметила меня и замолчала, но я кивнул, безмолвно прося ее продолжать. Потом сел на скамью, закрыл глаза и заслушался.

В этот миг ощущение небесного блаженства осенило меня. Словно догадавшись о том, что происходит в моей душе, она стала чередовать гимны с молчанием. В эти мгновения я шептал молитву. Затем музыка возобновлялась.

Я отчетливо сознавал, что переживаю нечто незабываемое – из разряда тех магических впечатлений, суть которых становится нам ясна лишь после того, как они уходят. Я сидел там, внезапно лишившись прошлого, позабыв о будущем, растворившись в этом утре, в этой музыке, в нежданной, неурочной молитве. Я чувствовал восторг, что был сродни экстазу, и неимоверную благодарность за то, что оказался в этом мире и, одолев сопротивление семьи, последовал в свое время зову души. Ð’ простом убранстве маленькой часовни, в девичьем голосе, в утреннем свете, заливавшем нас, я находил очередное доказательство тому, что величие Господа проявляется в обыденном.

Уже пролиты были потоки слез, и казалось, что прошла целая вечность, когда девушка замолкла. И лишь тогда я узнал в ней одну из прихожанок. С того дня мы стали друзьями и, как только представлялся случай, устраивали это поклонение Пречистой Деве молитвой и музыкой.

Но помню, что сильно удивился, услышав о ее намерении выйти замуж. Мы были уже достаточно близки, чтобы я мог осведомиться, как, по ее мнению, воспримет этот брак семья мужа.

— Плохо воспримет. Очень плохо.

Осторожно подбирая слова, я спросил, не побуждают ли ее к замужеству какие-нибудь обстоятельства.

— То есть, не беременна ли я? Нет. Я – девственна.

Тогда я спросил, сообщила ли она о своем намерении своим родителям, и услышал: «Ð”а. И реакция была самая неожиданная, мать плакала, отец впал в ярость».

— Приходя сюда славить Приснодеву своей музыкой, я не думаю о том, что скажут другие. Я всего лишь делюсь с нею своими чувствами. И так было всегда: с тех пор как я себя помню – я чувствую себя сосудом, наполненным Божественной Энергией. Теперь она просит меня родить ребенка, чтобы я могла дать ему то, чего не получила от женщины, произведшей меня на свет, – защиту и безопасность.

— На этом свете никто не может чувствовать себя в безопасности, — отвечал я. — У тебя впереди еще долгая жизнь, и хватит времени для того, чтобы проявилось чудо творения.

Но Афина уже решилась:

— Святая Тереза не противилась настигшей ее болезни – наоборот: она увидела в ней знак Славы. Святая Тереза была намного моложе меня, когда решила уйти в монастырь. Ей было всего пятнадцать. Ей отказали в пострижении, но она не смирилась и решила добиться встречи с самим Папой. Можете себе представить, каких усилий это стоило?! Получить аудиенцию у Папы Римского! Тем не менее, она достигла своей цели. И та же Слава просит меня о чем-то гораздо более простом и благородном, нежели болезнь. О том, чтобы я стала матерью. Если ждать и откладывать, я не смогу стать своему ребенку другом и единомышленником, ибо слишком велика будет разница в возрасте.

— Ты не одна такая, — возразил я.

Но Афина продолжала, словно не слыша:

— Я испытываю счастье лишь в те минуты, когда думаю, что Господь существует и слышит меня. Этого недостаточно, чтобы продолжать жить, и все кажется мне бессмысленным. Я притворяюсь веселой и счастливой, я скрываю печаль, чтобы не огорчать тех, кто так любит меня и так волнуется из-за меня. Но недавно я всерьез подумывала о самоубийстве. По ночам, перед тем, как заснуть, я подолгу разговариваю сама с собой, пытаюсь прогнать эту мысль, потому что уход из жизни будет вопиющей неблагодарностью по отношению ко всем: это – бегство. По утрам я прихожу сюда и говорю с Девой, прошу, чтобы избавила меня от демонов, с которыми борюсь ночью. Пока это помогало, но я чувствую, что начинаю слабеть. Я знаю: у меня есть предназначение. Прежде я отказывалась от него, а ныне обязана принять. Это предназначение – стать матерью. Либо я исполню его, либо сойду с ума. Если не смогу увидеть, как растет во мне новая жизнь – не смогу и принять ту жизнь, что происходит вовне.

Следующая глава будет опубликована: 01.02.07

“Дорогие читатели, так как я не говорю на Вашем языке, то я попросил Издателя перевести мне Ваши послания. Ваши мысли о моей новой книге очень важны для меня.
С Любовью.”

Пауло Коэльо

Лукас Йессен-Петерсен, 32 лет, инженер, бывший муж

Ко времени нашей первой встречи Афина уже знала, что ее удочерили. Ей было 19 лет, и однажды она чуть не затеяла драку в университетском кафетерии из-за того, что кто-то, решив, будто она – англичанка (у нее были гладкие волосы, светлая кожа, а глаза меняли цвет с зеленоватого на серый), позволил себе пренебрежительно отозваться о Ближнем Востоке. Шел первый день семестра, и мы еще ничего не знали о своих однокашниках. И вот одна девушка вдруг вскакивает, хватает другую за ворот у самого горла и бешено кричит ей в лицо:- Расистка!Я увидел затравленный взгляд девушки, недоумевающие взгляды прочих студентов, не понимающих, что происходит. Я учился на курс старше, а потому мог отчетливо представить себе последствия – вызов в кабинет ректора, разбирательство, возможное исключение из университета, полицейское расследование и прочее. Ð’ проигрыше окажутся все.

– Заткнись! – крикнул я, не успев подумать, что делаю.

Ни с одной из девиц я знаком не был. И вообще не отношу себя ни к миротворцам, ни к спасителям человечества, не говоря уж о том, что ссора между молодыми людьми – обычное дело. Но говорю же – мой крик был спонтанной реакцией.

– Прекрати! – добавил я, обращаясь к зачинщице скандала.

Она была красива, как, впрочем, и та, что стала ее жертвой. Она обернулась, глаза ее вспыхнули. И вдруг все мгновенно изменилось. Она улыбнулась – правда, так и не отпустив вторую девушку.

– Ты забыл волшебное слово.

Все засмеялись.

– Прекрати, “” произнес я. – Пожалуйста.

Она разжала пальцы и двинулась ко мне. Все провожали ее глазами.

– С учтивостью у тебя все хорошо. А как с сигаретами?

Я протянул ей пачку, и мы вышли во двор. Ярость ее как рукой сняло, и уже через несколько минут она смеялась, обсуждала со мной капризы погоды, спрашивала, какая поп-группа мне нравится. Я услышал звонок на занятия, но пренебрег тем, чему учился всю жизнь – умением соблюдать дисциплину. Мы продолжали болтать так, словно ничего больше не было и в помине – ни университета, ни недавней стычки в кафетерии, ни ветра, ни солнца – ничего, кроме этой сероглазой девушки, которая говорила о вещах совершенно неинтересных и бесполезных, но способных приковать меня к ней до конца жизни.

Через два часа мы обедали вместе. Семь часов спустя – сидели в баре, ужинали и пили то, что могли себе позволить. Наши разговоры становились все более глубокими, и вскоре я уже знал едва ли не всю ее жизнь, причем ни о чем не расспрашивал: Афина сама рассказывала о своем детстве и отрочестве. Позже мне стало ясно, что так она ведет себя всегда и со всеми, но в тот день я чувствовал, что меня предпочли и выделили из всех мужчин, сколько ни есть их на свете.

Ð’ Лондоне она оказалась в качестве беженки из объятого гражданской войной Ливана. Ее отец, христианин-маронит[1], был тесно связан с правительственными кругами, но даже под весьма реальной угрозой смерти не хотел эмигрировать до тех пор, пока Афина, случайно подслушав его телефонный разговор, не решила – пришло время стать взрослой, выполнить свой дочерний долг и защитить тех, кого она любит.

Она исполнила нечто вроде танца, притворилась, что впала в транс (этим искусством она овладела в колледже, изучая жития святых) и начала пророчествовать. Не знаю, как удалось девчонке-подростку сделать так, чтобы взрослые приняли решения, основанные на ее словах, но Афина выполнила свою задачу – отец был суеверен и непреложно убежден, что спасает жизнь своей семьи.

Да, в Лондоне они оказались как беженцы, но отнюдь не как нищие. Ливанская диаспора рассеяна по всему миру, так что отец Афины вскоре нашел средства поправить свои дела, и жизнь наладилась. Афина могла посещать лучшие школы, учиться танцам (это была ее истинная страсть), а потом поступить на архитектурный факультет.

И там, в Лондоне, родители однажды повели ее ужинать в самый дорогой ресторан и как можно осторожнее объяснили, что она – не родная их дочь. Афина разыграла удивление, потом расцеловала их и ответила, что ничего не изменится.

Однако для нее это уже не было новостью – какое-то время назад друг семьи в приливе ненависти уже крикнул ей: «Ð¢Ñ‹ – неблагодарный приемыш! Ты им – не родная! И оттого, наверно, не умеешь себя вести!» Она швырнула в него пепельницей, поранив ему лицо, двое суток проплакала, запершись в своей комнате, а потом приняла это обстоятельство как данность. У друга семьи на всю жизнь остался шрам, происхождение которого он объяснить не мог, так что приходилось врать, будто на улице на него напали грабители.

Когда я назначил ей свидание, она прямо и просто заявила мне, что девственна, по воскресеньям ходит в церковь, любовных романов не читает, предпочитая им разнообразную литературу о ситуации на Ближнем Востоке.
И, стало быть, занята. Чрезвычайно занята.

– Принято считать, будто единственная мечта женщины – выйти замуж и нарожать детей. А Ñ‚Ñ‹, выслушав мою историю, наверное, думаешь, что я очень несчастна. А эту песню я знаю – многие мужчины уже заводили речь о том, что хотели бы меня «Ð·Ð°Ñ‰Ð¸Ñ‚ить». Только они забывают, что еще со времен античности повелось так, что воины возвращались из походов либо на щите – мертвыми – либо со щитом и боевыми шрамами. Ну, так вот: я нахожусь на поле брани с момента рождения, все еще жива и ни в ком не нуждаюсь для защиты.

Помолчав, она добавила:

– Видишь, какая я образованная?

– Вижу. Но вижу также и то, что, когда Ñ‚Ñ‹ нападаешь на того, кто слабее тебя, Ñ‚Ñ‹ и впрямь нуждаешься в защите. Этот случай мог стоить тебе университетского диплома.

– Знаешь, Ñ‚Ñ‹ прав. Я принимаю твое приглашение.

С этого дня мы начали регулярно встречаться, и чем ближе становились, тем отчетливей ощущал я свой собственный свет – ибо Афина раскрывала во мне все самое лучшее. Она терпеть не могла книг по магии или эзотерике, говоря, что все это – от лукавого, а единственное спасение – в Иисусе. Но порою высказывала мысли, которые не вполне вписывались в католические догматы:

– Христа окружали нищие, проститутки, мытари, рыбаки. Думаю, что этим он хотел внушить людям – искра Божья есть в душе у каждого, и задуть ее нельзя. Когда я успокаиваюсь или наоборот – чем-то безмерно взбудоражена, то чувствую, как вся Вселенная резонирует мне в такт и вместе со мной. И тогда мне открывается непознанное – и словно бы сам Господь направляет мои шаги. Ð’ такие минуты все становится явным и внятным.

Афина всегда жила в двух параллельных мирах: один она считала истинным, другой был внушен ей через посредство ее веры.

Проучившись почти целый семестр, она заявила вдруг, что хочет бросить университет.

– Но Ñ‚Ñ‹ раньше даже не говорила об этом!

– Я и сама с собой не решалась обсуждать эту тему. Но, знаешь, сегодня я была у своей парикмахерши: она работала день и ночь ради того, чтобы ее дочь могла получить диплом социолога. А окончив университет, та никуда не могла устроиться по специальности, пока ее не взяли секретаршей в какую-то фирму, производящую цемент. И все равно парикмахерша твердит с гордостью: «Ð£ моей дочери – высшее образование!» Почти у всех друзей моих родителей и у детей друзей моих родителей есть дипломы. Но это вовсе не значит, что им удалось найти работу по душе – наоборот: они поступают в университеты и оканчивают их лишь потому, что кто-то, пребывая в плену прежних, давних представлений о том, как важно иметь высшее образование, сказал им: «Ð§Ñ‚обы преуспеть в жизни, надо иметь высшее образование». Круг замкнулся, а мир лишился прекрасных садовников, пекарей, каменщиков, писателей, антикваров.

Я попросил ее не рубить сплеча, подумать еще немного. В ответ она прочла мне строки Роберта Фроста[2]:

И если станет жить невмоготу,

Я вспомню давний выбор поневоле:

Развилка двух дорог “” я выбрал ту,

Где путников обходишь за версту.

Все остальное не играет роли.

На следующий день она не пришла на занятия. При нашей следующей встрече я спросил, чем она намерена заниматься.

– Замуж выйду. Рожу ребеночка.

Я слегка растерялся. Мне было двадцать лет, Афине – девятнадцать, и я думал, что еще рано принимать подобные решения.

Однако Афина говорила совершенно серьезно. И я оказался перед выбором: потерять либо то единственное, что занимало все мои мысли и чувства, либо – свою свободу и все, что обещало мне будущее.

И, откровенно говоря, сделать этот выбор труда не составило.

Следующая глава будет опубликована: 27.01.07

“Дорогие читатели, так как я не говорю на Вашем языке, то я попросил Издателя перевести мне Ваши послания. Ваши мысли о моей новой книге очень важны для меня.
С Любовью.”

Пауло Коэльо

______________________________________

[1] Марониты – приверженцы одной из ветвей католицизма. Догматика близка к католической, однако священники не соблюдают целибат. Богослужения проводятся на среднеассирийском языке “” Прим. ред.

[2] Роберт Фрост (1874-1963), американский поэт, четырежды лауреат Пулитцеровской премии. Стихотворение «Ð”ругая дорога» приводится в переводе Ð’.Топорова.

Lukás Jessen-Petersen, 32 éves, mérnök, a volt férj

Amikor elÅ‘ször találkoztam vele, Athena már tudta, hogy a szülei örökbe fogadták. Tizenkilenc éves volt, és éppen bÅ‘sz vitába keveredett valakivel, aki – azt gondolván róla, hogy angol (ugyanis fehérbÅ‘rű volt, egyenes hajú, hol zöld, hol szürke szemű) – megjegyzést tett a Közel-Keletre.

Az volt az elsÅ‘ taní­tási nap, mindenki új volt, senki nem ismerte egymást. De a lány fölállt, a gallérjánál megragadta a másikat, és ráüvöltött:

– Rasszista!

Láttam a másik lány rémült tekintetét, és a többiekét, akik izgatottan várták, mi fog történni. ElÅ‘ttem viszont egy pillanat alatt lepergett minden: rektori meghallgatás, feljelentés, esetleges kirúgások, rendÅ‘ri nyomozás rasszizmus-ügyben stb. Mindenkinek volt vesztenivalója.

– Fogd be a szád! – kiáltottam, anélkül hogy tudtam volna, mit beszélek.

Nem ismertem egyiküket sem. Nem vagyok egy világmegmentÅ‘ tí­pus, és, Å‘szintén szólva, úgy gondolom, hogy egy-egy kiadós vita serkentÅ‘leg hat a fiatalokra. De a kiáltás erÅ‘sebb volt nálam.

– Hagyd abba! – kiáltottam rá ismét a szép lányra, aki nyakon ragadta a másikat, aki szintén szép volt. Rám nézett, és villámokat szórt a szeme. És aztán hirtelen megváltozott valami. Elmosolyodott – bár még mindig fogta a másik lány gallérját.

– Elfelejtetted, hogy “žlégy szí­ves”.

Erre mindenki nevetett.

– Hagyd abba! – kértem. – Légy szí­ves!

Elengedte a diáktársát, és elindult felém. Minden tekintet Å‘t követte.

– Jó modorod, az van. De cigid van”‘e?

Megkí­náltam, és kimentünk dohányozni. Dühe nyomtalanul eltűnt, és átadta helyét a tökéletes nyugalomnak, pár perc múlva pedig már kacagott, az idÅ‘járásról beszélt, és a zenei í­zlésemet firtatta. Meghallottam az elÅ‘adásra hí­vó jelzést, de, életemben elÅ‘ször, félretettem azt, amire egész életemben taní­tottak: az engedelmességet. Tovább beszélgettem vele, mintha nem is létezne már az egyetem, a vita, a menza, a szél, a hideg, a nap. Nem létezett semmi más, csak az a szürke szemű nÅ‘ velem szemben, aki tökéletesen haszontalan és lényegtelen dolgokról beszélt, mégis ott tudott volna tartani akár a világ végéig is.

Két óra múlva együtt ebédeltünk. Hét óra múlva egy vendéglÅ‘ben ültünk, és ettünk-ittunk, amennyire a pénztárcánk engedte. Beszélgetéseink egyre jobban elmélyültek, és hamarosan úgyszólván mindent tudtam róla: Athena részletesen elmesélt mindent a gyerekkoráról, a kamaszkoráról, anélkül hogy bármit is kérdeztem volna. KésÅ‘bb megtudtam, hogy Å‘ mindenkivel ilyen, de akkor, azon a napon, úgy éreztem, hogy én vagyok a legkülönlegesebb, legkiváltságosabb férfi a föld kerekén.

A libanoni polgárháború menekültjeként érkezett Londonba. Az apja, egy maronita keresztény (a katolikus egyház egyik ága, amely bár a Vatikán alá tartozik, nem követeli meg a papoktól a cölibátust, és keleti és ortodox szertartásokat végez – a szerkesztÅ‘ megjegyzése), halálos fenyegetést kapott, amiért a kormánnyal együttműködött, de még ez sem késztette menekülésre, csak az, amikor Athena – miután kihallgatott egy telefonbeszélgetést – úgy döntött, hogy ideje felnÅ‘ni, és – vállalva a gyermek felelÅ‘sségét – megvédeni azokat, akiket szeret.

ElÅ‘adott egy táncot, úgy tett, mintha transzba esett volna (az iskolában tanulta meg, hogy kell ezt csinálni, amikor a szentek életét vették), és elkezdett beszélni. Nem tudom, hogy érheti el egy gyerek, hogy a szülei az Å‘ hatására döntsenek egy ilyen fontos kérdésben, de Athena állí­tja, hogy í­gy volt: az apja babonás volt, és meg volt róla gyÅ‘zÅ‘dve, hogy megmenti a család életét.

Menekültként jöttek ide, de nem koldusként. A libanoni közösség az egész világon jelen volt, í­gy hát az apja rögtön megtalálta azt a közeget, ahol folytathatja az üzletet, és az élet ment tovább. Athena jó iskolákba járhatott, táncórákat vett – mert ez volt a szenvedélye -, és a gimnázium elvégzése után a mérnöki tanulmányokat választotta.

Már Londonban történt, hogy a szülei egyszer elvitték vacsorázni a város egyik legdrágább éttermébe, és nagyon óvatosan elmagyarázták neki, hogy csecsemÅ‘korában fogadták örökbe. Erre Å‘ meglepetést szí­nlelt, átölelte Å‘ket, és azt mondta, hogy semmi sem tudja megváltoztatni a kapcsolatukat.

Az igazság azonban az, hogy a család egyik barátja egy gonosz pillanatában azt találta mondani rá, hogy “žcsak egy nyomorult árva, aki nem tud viselkedni”. Athena erre pofondobta a hamutartóval, két napig sí­rt titokban, de aztán hozzászokott a gondolathoz. Az ismerÅ‘snek pedig maradt egy heg az arcán, amirÅ‘l mindenkinek azt hazudta, hogy megtámadták az utcán, és megsebesí­tették.

Másnap randevúra hí­vtam. A világ legtermészetesebb módján azt felelte, hogy még szűz, vasárnaponként templomba jár, és nem érdeklik a szerelmi románcok – inkább azzal van elfoglalva, hogy mindent elolvasson a közel-keleti helyzetrÅ‘l.

Szóval, nagyon elfoglalt. Rettenetesen.

– Az emberek azt hiszik, hogy egy nÅ‘nek más vágya nem is lehet, mint hogy férjhez menjen, és gyerekeket szüljön. És te most azt hiszed, hogy mindazok miatt, amiket most elmeséltem neked, rengeteget szenvedtem. Nem igaz. És jól ismerem már ezt a históriát, más férfiak is próbálkoztak már nálam azzal a szöveggel, hogy “žmeg akarnak óvni” a tragédiáktól. Csakhogy ezek a férfiak elfelejtik, hogy a régi görögök vagy holtan, vagy megerÅ‘södve tértek vissza a csatákból. Én is a harcmezÅ‘n vagyok születésem óta, és nincs szükségem védelmezÅ‘re.

Itt szünetet tartott.

– Látod, milyen művelt vagyok?

– Nagyon művelt vagy, de amikor rátámadsz egy nálad gyengébbre, úgy tűnik, mégiscsak szükséged van védelemre. Egy pillanat alatt romba dönthetted volna az egyetemi pályafutásodat.

– Igazad van. Elfogadom a meghí­vást.

EttÅ‘l a naptól kezdve rendszeresen találkoztunk, és minél közelebb kerültem hozzá, annál jobban megismertem a saját fényemet – mert folyton motivált, hogy kihozzam magamból a legjobbat. Soha nem olvasott ezoterikus vagy mágiával foglalkozó könyveket: azt mondta, hogy ezek az ördög művei, és az egyedüli üdvözí­tÅ‘ Jézus Krisztus, és kész. Néha azonban olyan dolgokra utalt, amik nem tűntek összeegyeztethetÅ‘nek az egyház taní­tásaival.

– Krisztust koldusok, prostituáltak, vámszedÅ‘k és halászok vették körül. Szerintem ez azt jelenti, hogy az isteni szikra ott van minden ember lelkében, és soha nem alszik ki. Amikor nyugodt vagyok, vagy amikor rettentÅ‘ ideges vagyok, egyaránt azt érzem, hogy az egész univerzummal együtt lüktetek. És új dolgokat ismerek meg – mintha maga Isten vezetné a lépéseimet. Vannak pillanatok, amikor úgy érzem, minden feltárul elÅ‘ttem, mint valami kinyilatkoztatás.

De rögtön vissza is vonta a szavait:

– Ez nem igaz.

Athena állandóan két világ közt vergÅ‘dött: aközött, amit igaznak érzett, és aközött, amit a vallása taní­tott neki.

Egyszer, csaknem egy szemeszternyi egyenlet, kalkuláció és szerkezeti tanulmány után, közölte, hogy otthagyja az egyetemet.

– De hát ezt eddig egy szóval sem emlí­tetted!

– Még magamnak sem mertem bevallani eddig. De ma voltam a fodrászomnál. Az a nÅ‘ éjt nappallá téve dolgozott, hogy a lánya elvégezhesse a szociológia szakot. A lánya végül el is végezte, és végül, rengeteg kopogtatás után, sikerült elhelyezkednie egy cementgyárban, titkárnÅ‘ként. A fodrásznÅ‘ ennek ellenére a mai napig büszkén hajtogatja: “ža lányomnak van diplomája”. A szüleim barátainak és az Å‘ gyerekeiknek is a nagy része diplomás. De ez nem jelenti azt, hogy sikerült olyan munkát találniuk, amilyet szerettek volna. Éppen ellenkezÅ‘leg: elvégeztek egy egyetemet csak azért, mert valaki egyszer, amikor az egyetemek fontosnak tűntek, azt mondta, hogy az érvényesülhet az életben, akinek van diplomája. És sorra tűnnek el a kiváló kertészek, pékek, antikváriusok, kÅ‘művesek és í­rók.

Kértem, hogy gondolja meg alaposan, mielÅ‘tt ilyen radikális döntést hoz. De Å‘ Robert Frost sorait idézte:

“žAz erdÅ‘ben két út közül

A járatlant választani,

Ez minden különbség.”

Másnap nem jelent meg az órákon. A következÅ‘ találkánkon megkérdeztem, mit akar csinálni.

– Férjhez menni. És gyereket szülni.

Ez nem volt ultimátum. Én húszéves voltam, Å‘ tizenkilenc. íšgy gondoltam, nagyon korai még í­gy elkötelezni magunkat.

De Athena nagyon komolyan beszélt. És nekem választanom kellett, hogy azt veszí­tsem el, ami a számomra most a legfontosabb – a nÅ‘t, akit szeretek -, vagy mindazt a szabadságot és lehetÅ‘séget, amit az élet még kí­nál nekem.

Őszintén szólva, csöppet sem volt nehéz a döntés.

A következÅ‘ fejezet feltöltése: 27.01.07

Kedves Olvasóim, mivel nem beszélem a nyelvüket, megkértem a kiadót, hogy üzeneteiket fordí­tsa le nekem, ugyanis nagyon sokat jelent tudnom, hogy új könyvem milyen gondolatokat és érzéseket ébreszt.

Szeretettel:

Paulo Coelho

Lella Zainab, 64 éves, numerológus

Athena? Milyen érdekes név! Lássuk csak… Legnagyobb száma a kilences. Optimista, társaságkedvelÅ‘, nagy tömegben is képes feltűnni. Az emberek megértést, együttérzést, figyelmet keresnek nála, de éppen ezért nagyon kell vigyáznia, mert népszerűsége ellene fordulhat, és megvan rá az esély, hogy többet veszí­t, mint amennyit nyer. Jobban kéne vigyáznia a nyelvére is, mert hajlamos többet beszélni, mint amennyit a józan ész diktál.

Legkisebb száma a tizenegyes. Azt hiszem, nagyon vágyik valamilyen vezetÅ‘ pozí­cióra. ÉrdeklÅ‘dik a misztikus témák iránt, amelyek segí­tségével harmóniát próbál teremteni a körülötte lévÅ‘k számára.

Ez azonban összeütközésbe kerül a kilences számmal, ami a születési évének, hónapjának és napjának az egy számjegyre redukált összege: életét végigkí­sérik az irigység, a szomorúság, a befelé fordulás és a hirtelen hozott döntések. Vigyáznia kell a következÅ‘ negatí­v vibrációkkal: túlzott ambí­ció, intolerancia, hatalmi visszaélés, extravagancia.

E miatt az összeütközés miatt inkább azt javaslom, hogy olyan hivatást válasszon, ami nem követeli meg, hogy érzelmi kapcsolatba kerüljön az emberekkel: például az informatika vagy a mérnöki tudományok területén.

Tessék? Hogy már meghalt? Elnézést. És mivel foglalkozott?

Hogy mivel foglalkozott Athena? Egy kicsit mindennel. De ha mindenáron össze kéne foglalnom az életét, azt mondanám: papnÅ‘ volt, aki megszelí­dí­tette a természet erÅ‘it. Jobban mondva olyasvalaki volt, aki – azon egyszerű oknál fogva, hogy nincs mit veszí­tenie, és nem vár az élettÅ‘l semmit – mindent kockára tett, és végül átváltozott azokká az erÅ‘kké, amelyekrÅ‘l úgy vélte, hogy engedelmeskednek neki.
Dolgozott bevásárlóközpontban, bankban, volt ingatlanügynök, de bármit csinált is, mindig hagyta, hogy a benne rejlÅ‘ papnÅ‘ nyilvánuljon meg. Nyolc évig éltem együtt vele, és tartozom neki azzal, hogy helyreállí­tsam az emlékét, az identitását.
A vallomások összegyűjtésében az volt a legnehezebb, hogy rávegyem az embereket, a nevüket is adják hozzá. Volt, aki azt vetette ellen, hogy nem akar belekeveredni ebbe az ügybe, mások az érzelmeiket és a véleményüket igyekeztek palástolni. De megmagyaráztam nekik: valódi szándékom az, hogy az érintettek jobban megértsék Athenát – a névtelen vallomásoknak viszont senki nem ad hitelt.
Mivel mindegyikük meg volt gyÅ‘zÅ‘dve róla, hogy egyedül Å‘ tudja az igazságot, hogy egyedül Å‘ emlékszik jól az egyes eseményekre – ha azok mégoly jelentéktelenek is -, végül beleegyeztek. A felvételek során rájöttem, hogy semmi sem abszolút érvényű, minden attól függ, ki hogyan értelmezi. így aztán az önmegismerés legjobb módja, ha megtudjuk, mások milyennek látnak minket.
Ez nem azt jelenti, hogy úgy kell viselkednünk, ahogy elvárják. De legalább jobban megértjük önmagunkat. És tartozom ezzel Athenának.
Hogy összerakjam a történetét. Hogy megí­rjam a mí­toszát.

Samira R. Khalil, 57 éves, háziasszony, Athena anyja

Kérem, ne hí­vják Athenának. Az igazi neve Sherine. Sherine Khalil, szeretett leányunk, akire annyit vártunk, akit annyira akartunk, és akit legszí­vesebben mi magunk hoztunk volna világra, én és a férjem.

De az életnek más tervei voltak velünk: ha a sors feltűnÅ‘en bÅ‘kezű valakivel, biztosan akad valahol egy feneketlen kút, amely az illetÅ‘ összes álmát elnyelheti.

Bejrútban éltünk, amit akkoriban mindenki a Közel-Kelet legszebb városának tartott. A férjem sikeres iparos volt, szerelembÅ‘l házasodtunk össze, minden évben elutaztunk Európába, rengeteg barátunk volt, jelen voltunk minden fontosabb társadalmi eseményen, és képzelje, egyszer még az Egyesült íllamok elnökét is vendégül láthattuk a házunkban! Három felejthetetlen nap: az elsÅ‘ kettÅ‘n a titkosszolgálat feltérképezte házunk minden zugát (már több mint egy hónapja ott voltak a környékünkön, hogy elfoglalják stratégiai pozí­cióikat: lakásokat béreltek, és koldusoknak meg szerelmespároknak álcázták magukat). És aztán a harmadik nap – pontosabban egy kétórás ünnepség. Soha nem felejtem el az irigységet barátaink szemében, és a boldogságot, hogy lefényképeztethették magukat a földkerekség leghatalmasabb emberével.

Mindenünk megvolt, csak az az egy nem, amire a legjobban vágytunk: nem született gyermekünk. így hát voltaképpen nem volt semmink.

Mindent megpróbáltunk, fogadalmakat tettünk, elmentünk mindenféle zarándokhelyre, ahol állí­tólag csodák történnek, jártunk orvosoknál, kuruzslóknál, szedtünk gyógyszereket, és ittunk varázserejű elixí­reket. Kétszer mesterséges megtermékenyí­téssel is próbálkoztunk, de mindkét alkalommal elvetéltem. A másodiknál a bal petefészkemet is elveszí­tettem, és ezután már nem találtam olyan orvost, aki hajlandó lett volna vállalni velem a kockázatot.
Ekkor történt, hogy rengeteg barátunk egyike elÅ‘állt az egyetlen lehetséges megoldással: fogadjunk örökbe egy gyermeket. Azt mondta, vannak romániai kapcsolatai, í­gy nem kell olyan sokat várnunk.

Egy hónap múlva repülÅ‘re ültünk. A barátunk szoros üzleti kapcsolatban állt azzal a diktátorral, aki akkoriban vezette az országot – és akinek nem jut eszembe a neve (Nicolae Ceaucescu – a szerkesztÅ‘ megjegyzése) – í­gy aztán meg tudtuk kerülni a bürokratikus eljárást. Egyenesen a nagyszebeni adoptációs központba mentünk, Erdélybe. Ott már kávéval, cigarettával, ásványví­zzel és kész papí­rokkal vártak minket, nekünk pedig nem is volt más dolgunk, mint hogy kiválasszunk egy gyermeket.

Elvittek a csecsemÅ‘osztályra, ahol nagyon hideg volt, és magamban hüledeztem, hogy tarthatják ezeket a szerencsétlen teremtéseket ilyen körülmények között. ElsÅ‘ felindulásomban arra gondoltam, hogy mindet örökbe fogadom, és hazaviszem Å‘ket a hazámba, ahol napsütés van, és szabadság, de én is beláttam, hogy ez képtelen ötlet. Járkáltunk a rácsos ágyak között, hallgattuk a gyereksí­rást, és nagyon nyomasztó volt, hogy döntenünk kell.

Több mint egy órán keresztül nem szóltunk egymáshoz egy szót sem. Aztán kimentünk, ittunk egy kávét, elszí­vtunk egy cigarettát, majd visszamentünk – és ezt többször is megcsináltuk egymás után. Mí­gnem észrevettem, hogy a minket kí­sérÅ‘ hölgy már kezd türelmetlenkedni. Tudtam, hogy döntenem kell, és abban a pillanatban – valami ösztöntÅ‘l vezérelve, amelyet legszí­vesebben anyainak neveznék – úgy éreztem, mintha rátaláltam volna a gyermekemre, noha nem én szültem erre a világra, majd rámutattam egy kislányra.

A nÅ‘ erre azt mondta, hogy jól gondoljuk meg. Most meg mi ütött belé, hiszen eddig Å‘ türelmetlenkedett! De én már döntöttem.

Erre óvatosan, nehogy megbántson (ugyanis azt hitte, hogy a román kormány legmagasabb köreivel állunk kapcsolatban), a fülembe súgta, hogy a férjem ne hallja:

– Nem fog menni. Ez egy cigánygyerek.

Azt feleltem, hogy a kultúra nem öröklÅ‘dik a génekkel: ez a háromhónapos csecsemÅ‘ a mi kislányunk lesz, mi fogjuk nevelni, a mi szokásaink szerint. Azt a templomot fogja látogatni, ahova mi járunk, azt a tengerpartot fogja megismerni, ahol mi szoktunk sétálni, franciául fog olvasni, és a bejrúti Amerikai Iskolában fog tanulni. Különben sem tudtam – és ma sem tudok – semmit a cigány kultúráról. Csak annyit tudok, hogy vándorolnak, hogy nem mindig fürdenek, becsapják az embereket, és fülbevalót hordanak. Azt terjesztik róluk, hogy gyermekeket rabolnak, és elviszik Å‘ket a karavánjaikkal, de én ennek éppen az ellenkezÅ‘jét tapasztaltam: itt hagytak egy gyereket, hogy neveljem föl én.

A nÅ‘ egy darabig még próbált lebeszélni, de nem hagytam magam: aláí­rtam a papí­rt, és a férjemet is megkértem, hogy tegye ugyanezt. Hazafelé egészen máshogy láttam a világot: Isten értelmet adott az életemnek, végre van miért dolgoznom, van miért harcolnom ebben a siralomvölgyben. Végre van gyermekünk, aki mostantól minden erÅ‘feszí­tésünknek értelmet ad.

Sherine okos volt, és szép – tudom, minden szülÅ‘ ezt mondja, de szerintem Å‘ valóban kivételes gyermek volt. Már ötéves volt, amikor egy délután az egyik bátyám azt mondta, ha késÅ‘bb esetleg külföldön szeretne dolgozni, akkor a neve elárulja a származását – és javasolta, hogy változtassuk meg valami olyan névre, ami abszolút nem jelent semmit.

Például Athenára. Persze, ma már tudom, hogy ez a név nemcsak egy ország fÅ‘városával rokon, hanem a bölcsesség, az értelem és a háború istennÅ‘jét is jelképezi.

A bátyám pedig valószí­nűleg nemcsak ezzel volt tisztában, de azzal is, hogy az arab név a jövÅ‘ben sok konfliktus forrása lehet. Ugyanis benne volt a politikai életben, ahogy egyébként az egész családunk is, és meg akarta óvni kis unokahúgát a sötét fellegektÅ‘l, amelyeket akkor még csak Å‘ vett észre az égbolton. A legmeglepÅ‘bb az volt, hogy Sherine-nek nagyon tetszett a név hangzása. Még aznap elkezdte magát Athenának hí­vni, és ezt többé senki nem tudta kiverni a fejébÅ‘l. Hogy a kedvében járjunk, mi is elkezdtük í­gy szólí­tani, abban a hitben, hogy hamarosan elmúlik ez a hóbortja.

Lehetséges, hogy a név meghatározhatja az ember életét? Ahogy múlt az idÅ‘, és a név megmaradt, végül mi is hozzászoktunk.

Kamaszkorában észrevettük, hogy erÅ‘sen vonzódik a valláshoz: állandóan a templomban volt, kí­vülrÅ‘l fújta az evangéliumokat, és ezt egyszerre éreztük áldásnak és átoknak. Abban a világban, amelyet egyre erÅ‘sebben megosztanak a vallások, féltettem a lányom biztonságát. Ebben az idÅ‘szakban kezdte Sherine azt mondogatni, hogy rengeteg láthatatlan barátja van: angyalok és szentek, akiknek a képét a templomban szokta látni. Persze tudom, hogy a világon minden gyereknek vannak látomásai, bár erre egy bizonyos kor után nem szoktak emlékezni. És az is általános, hogy élettelen tárgyakat, például egy babát vagy egy plüsstigrist, élÅ‘lényként kezelnek. De amikor egyszer érte mentem az iskolába, és azzal fogadott, hogy látott “žegy fehér ruhás nÅ‘t, aki a Szűz Máriára hasonlí­tott”, akkor megijedtem.

Hiszek az angyalokban, persze. Még azt is elhiszem, hogy az angyalok beszélgetnek a kisgyermekekkel, de amikor a jelenés egy felnÅ‘tt nÅ‘ alakjában lép valaki elé, az egészen más. Számtalan történetet ismerek pásztorokról és más falusi gyermekekrÅ‘l, akik azt állí­tották, hogy láttak egy fehér ruhás nÅ‘t – és ez aztán tönkre is tette az életüket, mert azonnal özönleni kezdtek hozzájuk a gyógyulásra vagy más csodára vágyó emberek, a papok kétségbeestek, a falu zarándokhellyé változott, ezek a szerencsétlen gyerekek pedig kolostorban végezték. Ezért nagyon megrémültem. Sherine-nek ebben a korban azzal kéne foglalkoznia, hogy legyen egy sminkkészlete, hogy kifesse a körmét, és hogy romantikus sorozatokat meg gyerekfilmeket nézzen a tévében. Éreztem, hogy valami nincs rendjén a lányommal, és felkerestem egy szakembert.

– Nyugodjon meg! – mondta.

A gyermekpszichológusok szerint, ahogy egyébként a témában jártas többi orvos szerint is, a láthatatlan barátok valójában az álmok kivetí­tései, és segí­tenek a gyerekeknek felfedezni a vágyaikat, kifejezni az érzelmeiket – és mindez teljesen ártalmatlan.

– Na de egy fehér ruhás nÅ‘?

Erre azt felelte, hogy talán Sherine nem egészen érti a mi világmagyarázatunkat. Azt tanácsolta, hogy apránként készí­tsük fel annak a vallomásnak a befogadására, hogy nem a vér szerinti lányunk, csak örökbe fogadtuk. Ugyanis az a legrosszabb, ha magától jön rá – mert akkor mindenben és mindenkiben kételkedni fog. És kiszámí­thatatlan lesz a viselkedése.

Attól a pillanattól kezdve máshogy kezeltük. Nem tudom, képes e az ember visszaemlékezni olyan dolgokra, amelyek csecsemÅ‘korában történtek, de mi mindenesetre igyekeztünk minél jobban kimutatni az iránta táplált szeretetünket, hogy érezze, nem kell képzelt világba menekülnie. Meg kellett értetnünk vele, hogy a látható világnál nincs szebb, hogy a szülei megvédik minden veszélytÅ‘l, hogy Bejrút a lehetÅ‘ legjobb hely, és a tengerparton mindig sok ember és napsütés van. Anélkül hogy közvetlenül szóba hoztam volna azt a “žnÅ‘t”, egyre több idÅ‘t töltöttem a lányommal, meghí­vtam az osztálytársait a házunkba, és soha egyetlen alkalmat el nem mulasztottam volna, hogy kimutassam, mennyire szeretem.

A stratégia bevált. A férjem sokat utazott, és nagyon hiányzott a lányának, ezért a szeretet jegyében elhatározta, hogy változtat az életvitelén. Négyszemközti beszélgetéseinket felváltották a nagy családi mókázások.

Minden jól ment, egészen addig, mí­gnem egy éjjel sí­rva jött a szobámba, azt hajtogatva, hogy fél, mert közeleg a pokol.

Egyedül voltunk otthon – a férjemnek megint el kellett mennie -, és azt hittem, Sherine emiatt van elkeseredve. De hát hogy jön ide a pokol? Mit tanulhatott az iskolában vagy a templomban? Elhatároztam, hogy másnap beszélek a tanárnÅ‘jével.

De Sherine közben szakadatlanul zokogott. Odavittem az ablakhoz, és megmutattam neki a telihold fényében játszó Földközi-tengert. Nyugtatgattam, hogy nincsenek itt semmiféle ördögök, csak csillagok az égen, és a házunk elÅ‘tt sétálgató emberek. De hiába mondtam neki, hogy nincs mitÅ‘l félnie, Å‘ tovább sí­rt és reszketett. Miután fél óra múlva sem sikerült megnyugtatnom, kezdtem ideges lenni. Kértem, hogy fejezze be, elvégre már nem kisgyerek. Aztán arra gondoltam, hogy talán megjött az elsÅ‘ menstruációja, és finoman megkérdeztem tÅ‘le, hogy vért is látott e.

– Sokat.

Erre fogtam egy darab vattát, és megkértem, feküdjön le, hogy megnézhessem a “žsérülését”. Gondoltam, semmiség, majd másnap mindent elmagyarázok neki. De nem jött meg a vérzése. Sí­rt még egy darabig, de bizonyára nagyon kimerült volt, mert egyszer csak elaludt.

És másnap reggel valóban sok vér folyt.

Négy embert megöltek. A szememben ez csak egy újabb törzsi összetűzésnek tűnt, amihez már hozzászoktunk ebben az országban. Sherine számára pedig valószí­nűleg semmi, ugyanis egy szóval sem emlí­tette az elÅ‘zÅ‘ éjjeli rémálmát.

De attól a naptól kezdve valóban elszabadult a pokol, és a mai napig sem távozott az országból. Még aznap huszonhat palesztint öltek meg egy autóbuszon, hogy megbosszulják a négyes gyilkosságot. Huszonnégy órával késÅ‘bb már ki sem lehetett lépni az utcára a lövöldözések miatt. Bezártak az iskolák, Sherine t sietve hazahozta az egyik tanárnÅ‘je, és attól kezdve senki nem tudta megfékezni az eseményeket. A férjem megszakí­totta az utazását, és hazatért, egész nap a kormányzati barátaival telefonált, és senki sem tudott semmi értelmeset mondani neki. Sherine hallotta a lövéseket odakint, és az apja kiabálását idebent, de – legnagyobb megdöbbenésemre – nem szólt egy szót sem. Próbáltam megnyugtatni, hogy hamarosan vége lesz az egésznek, és megint kimehetünk a tengerpartra, de Å‘ elfordí­totta a fejét, és olvasnivalót kért, vagy feltett valami lemezt. Miközben a pokol befészkelte magát az életünkbe, Sherine csak olvasott, és zenét hallgatott.

De, kérem, nem is akarok erre visszagondolni. Nem akarom felidézni a fenyegetéseket, amiket kaptunk, meg hogy kinek volt igaza, és ki volt ártatlan. De tény, hogy aki át akart menni az utca másik oldalára, annak csónakba kellett ülnie, el kellett mennie egészen Ciprusig, hogy ott átüljön egy másik csónakba, visszajöjjön, és úgy kössön ki a túloldalon.

Gyakorlatilag majdnem egy évig ki sem léptünk a házból, állandóan arra vártunk, hogy megjavul a helyzet, folyton abban reménykedtünk, hogy a kormány majd úrrá lesz a vélhetÅ‘leg átmeneti helyzeten. Aztán egy reggel Sherine fejhallgatóval a fején, valami furcsa táncot lejtett elÅ‘ttünk, és közben ilyeneket mondott: “žsokáig fog tartani, nagyon sokáig”.

Én meg akartam állí­tani, de a férjem megragadta a karomat. Láttam, hogy nagyon figyel, és komolyan veszi a kislány szavait. Sosem tudtam meg, miért, mert még ma sem beszélünk róla – ez valahogy tabutéma lett nálunk.

Másnap a férjem váratlanul készülÅ‘désbe kezdett, és két hét múlva Londonban találtuk magunkat. KésÅ‘bb megtudtuk, hogy bár nincsenek konkrét statisztikai adatok, ebben a kétéves polgárháborúban körülbelül 44 ezer ember vesztette életét, 180 ezren sebesültek meg, és további ezrek váltak hajléktalanná. Aztán újabb harcok kezdÅ‘dtek, más indí­tékból, az országot idegen erÅ‘k foglalták el, és a pokol még mindig nem ért véget.

“žSokáig fog tartani” – mondta Sherine. Istenem, sajnos igaza lett.

A következÅ‘ fejezet feltöltése: 23.01.07

Kedves Olvasóim, mivel nem beszélem a nyelvüket, megkértem a kiadót, hogy üzeneteiket fordí­tsa le nekem, ugyanis nagyon sokat jelent tudnom, hogy új könyvem milyen gondolatokat és érzéseket ébreszt.

Szeretettel:

Paulo Coelho

Лейла Зейнаб, 64 лет, нумеролог

Афина? Какое интересное имя! Погодите… сейчас гляну… Так, ее максимальное число – девять. Оптимистка, общительна, уживчива, способна выделиться в любой толпе. Люди сближаются с ней в поисках понимания, сочувствия, великодушия, и ей именно поэтому следует быть настороже, ибо эта популярность может ударить ей в голову, и в итоге потери окажутся значительней выигрыша. Еще ей надо держать язык за зубами, потому что она склонна говорить больше, чем велит здравый смысл.

Минимальное ее число – одиннадцать. Думаю, она претендует на лидерство. Ее интересует мистика – и через нее она пытается внести гармонию в отношения с теми, кто ее окружает.

Но это входит в конфликт с числом девять, складывающимся из дня, месяца и года ее рождения, сведенных к одной цифре. Она всегда будет склонна к зависти и печали; как интроверт, она принимает решения под воздействием настроения. Надо соблюдать осторожность со следующими негативными проявлениями присущего ей характера – чрезмерным тщеславием, нетерпимостью, злоупотреблением своей властью, склонностью к известной экстравагантности.

И по причине этого противоречия я полагаю, что ей стоило бы избрать сферу деятельности, где можно будет избежать эмоционального контакта с людьми. Пусть попробует себя в информатике или в любой иной области, связанной с наукой или техникой.

Умерла, вы сказали? Простите. Но чем же все-таки она занималась?

Но чем же все-таки она занималась? Всем понемножку, и если бы надо было определить это кратко, то я бы сказал так: Афина была жрицей, которой ясны были силы природы. Можно и иначе сказать: поскольку ей нечего было терять и нечего ждать от жизни, она шла дальше других, она рисковала больше других, и в конце концов сама превратилась в те силы, которыми желала повелевать.

Она работала в супермаркете, служила в банке, потом еще где-то, но при этом неизменно оставалась жрицей. Я прожил с нею восемь лет, и за мной долг – надо восстановить память о ней и неповторимые особенности ее личности.

Трудней всего при сборе свидетельств было убедить людей, чтобы позволили мне пользоваться их подлинными именами. Одни говорили, что не желают быть замешанными в подобную историю, другие пытались скрыть свои мнения и чувства. Я объяснял, что истинное мое намерение – сделать так, чтобы все вовлеченные лучше поняли Афину, а в анонимные свидетельства никто не поверит.

Поскольку каждый из опрошенных полагал, будто обладает единственной и окончательной версией любого, пусть даже совсем незначительного, эпизода, то в конце концов все согласились. Сопоставляя эти записи, я пришел к выводу, что абсолютной истины не существует, и правдивость эпизода зависит от того, насколько проницателен рассказчик. И нет лучше способа постичь самого себя, чем попытаться узнать, как смотрят на тебя другие.

Это вовсе не значит, будто мы будем делать то, чего от нас ждут, но, по крайней мере, лучше поймем себя. Это мой долг перед Афиной. Я обязан по крупицам восстановить ее историю. Воссоздать ее миф.

Самира Р. Халиль, 57 лет, домохозяйка, мать Афины

Пожалуйста, не называйте ее Афиной! Ее имя – Шерин. Шерин Халиль, моя любимая дочь, мое желанное дитя, которое мы с мужем так желали бы произвести на свет!

Но жизнь распорядилась иначе – когда судьба одаривает слишком щедро, всегда найдется колодец, в котором потонут наши мечты.

Мы жили в Бейруте в ту пору, когда все считали его самым красивым городом на Ближнем Востоке. Мой муж был преуспевающим промышленником, мы поженились по любви, ежегодно проводили отпуск в Европе, у нас был обширный круг друзей и нас приглашали на все мало-мальски значительные светские мероприятия, а однажды, представьте, мы принимали у себя самого президента Соединенных Штатов. Те три дня я никогда не забуду – в первые двое суток каждую пядь нашего дома обследовали агенты секретной службы (они к тому времени уже месяц как обосновались в нашем квартале: занимали стратегически выгодные позиции, снимали квартиры, вели наблюдение под видом нищих или влюбленных). А третий день – вернее, два часа – был праздником. Отчетливо помню зависть в глазах наших друзей и то, как я радовалась, что могу сфотографироваться с самым могущественным человеком планеты.

У нас было все, кроме детей, о которых мы так страстно мечтали. И, стало быть, не было ничего.

Мы испробовали все на свете: давали обеты, совершали паломничества в места, считавшиеся чудотворными, консультировались с врачами, ходили по знахарям, принимали патентованные лекарства и всякого рода целебные снадобья. Дважды мне делали искусственное осеменение. Оба раза случился выкидыш, а на второй мне пришлось еще и удалить левый яичник. После этого ни один врач не соглашался пойти на подобный риск.

И тогда кто-то из многочисленных друзей, знавших о нашей беде, предложил единственно возможный выход – усыновить ребенка. Еще сказал, что у него есть связи в Румынии, что позволит ускорить дело.

Месяц спустя мы полетели в Бухарест: наш друг вел какие-то важные переговоры с диктатором – я забыла, как его звали – который тогда правил страной, так что нам удалось избежать всякой бюрократической волокиты и беспрепятственно оказаться в трансильванском городе Сибиу, где и находился детский дом. Там нас ждали с кофе, сигаретами, минеральной водой и стопкой уже подписанных документов. Оставалось лишь выбрать ребенка.

И нас провели в очень холодную комнату, где стояли детские кроватки. Я пыталась понять, как матери могли оставить своих детей, и первым моим побуждением было взять их всех, всех до единого, увезти в нашу страну, где много солнца и свободы. Но я тут же поняла, что это – безумная идея. И мы стали бродить между колыбелями, слушая, как хором заливаются лежащие в них младенцы. Важность решения, которое мы должны были принять, внушала нам ужас.

За целый час мы с мужем не обменялись ни единым словом. Выходили в приемную, курили, пили кофе – и возвращались. Так повторялось несколько раз. Заметив, что сотрудница, занимавшаяся нами, проявляет признаки нетерпения, и, поняв, что решать надо сейчас же, сию минуту, я повиновалась инстинкту, который осмелюсь назвать материнским, и словно бы найдя свое дитя, в этом воплощении выношенное и рожденное другой женщиной, указала на колыбельку, где лежала девочка.

И та самая сотрудница, что явно начинала терять терпение, предложила нам подумать еще. Но я уже сделала выбор.

Смирившись, она осторожно, стараясь не задеть моих чувств (она знала, что у нас – высокие связи в румынском правительстве), шепнула на ухо так, чтобы не слышал мой муж:

— Добра не будет. Это – дочь цыганки.

Я ответила, что культура в генах не заложена, и что трехмесячная девочка станет нашей с мужем дочерью, и мы воспитаем ее в соответствии с нашими традициями и обычаями. Он будет ходить в ту церковь, куда ходим мы, загорать на пляжах, где любим бывать мы, свои первые книжки прочтет по-французски, а когда придет время – поступит в американскую школу в Бейруте. Я тогда ничего не знала о цыганской культуре, да и сейчас – тоже. Мне было известно лишь, что они кочуют с места на место, редко моются, обманывают людей и носят серьги. О них говорят, будто они воруют детей, но ведь здесь произошло как раз обратное: ребенок был брошен — как будто для того, чтобы о нем заботилась я.

Сотрудница еще пыталась разубедить меня, но я уже подписывала бумаги. Когда мы летели в Бейрут, мир, казалось, преобразился. Бог придал моему бытию смысл, и мне было теперь ради чего жить и бороться в этой юдоли слез. Все наши усилия получили теперь оправдание.

Шерин росла умницей и красавицей. Наверно, все родители так говорят о своих детях, но моя дочь и вправду была исключительна. Когда ей было уже лет пять, один из моих братьев сказал мне, что если она когда-нибудь захочет уехать работать за границу, имя выдаст ее происхождение, а потому лучше назвать ее нейтрально – ну, вот хоть Афиной. Тогда я не знала, что это не только название греческой столицы, но и имя богини мудрости. И войны.

Может быть, и мой брат знал это, а, кроме того, прекрасно разбирался в том, какие проблемы может сулить в будущем арабское имя: он занимался политикой и хотел спасти свою племянницу от тех бед, которые черными тучами, пока заметными только ему одному, уже собирались на горизонте. Самое удивительное – Шерин понравилось звучание этого слова. Ð’ тот же день она стала называть себя «ÐÑ„ина» — и отговорить ее не удалось никому. Чтобы доставить ей удовольствие, мы согласились, уповая в душе, что увлечение ее скоро пройдет.

Способно ли имя воздействовать на жизнь того, кто носит его? Ибо время шло, имя прижилось, а мы привыкли к нему.

Ð’ двенадцать лет обнаружилось, что она очень религиозна: ежедневно ходила в церковь, наизусть знала Писание, и это было одновременно и благодатью и проклятием. Я опасалась за судьбу своей дочери в мире, с каждым днем все сильнее раздираемом на части религиозной рознью. Ð’ этом возрасте Ширин уже не раз говорила нам – так, будто это само собой разумеется – что у нее есть целый сонм невидимых друзей – ангелов и святых, чьи изображения мы видели в церкви. У всех детей бывают видения, о которых они по достижении определенного возраста перестают даже вспоминать. Они склонны одушевлять своих кукол или плюшевых мишек. Но когда однажды я пришла за Шерин в школу и услышала, что «ÐµÐ¹ предстала женщина в белом, похожая на Деву Марию», то решила, что уж это – чересчур.

Я, разумеется, верю в ангелов. Верю, что они разговаривают с маленькими детьми, но если это происходит с подростками, значит, что-то не так. Я знаю несколько случаев, когда пастушкам или крестьянам, уверявшим, что видели женщину в белом, это в конце концов сломало жизнь, ибо люди бросались к ним в неистовой жажде чуда, священники впадали в озабоченность, а в деревни стекались тысячи паломников. Бедняги оканчивали свои дни в монастыре. Ну так вот, все это меня очень встревожило: в таком возрасте девочкам полагается интересоваться тонкостями макияжа, красить ногти, смотреть душещипательные сериалы по телевидению. А тут что-то не то. И я обратилась к специалисту.

— Напрасно беспокоитесь, — сказал он.

Для врача-педиатра, занимающегося детской психологией, невидимые друзья были всего лишь проекцией снов, помогающей ребенку выявить свои желания, высказать чувства. Так что тревожиться не о чем.

— Да, но видение женщины в белых одеждах? — сказала я.

На это он ответил, что дело, быть может, в том, что наш с мужем взгляд на мир немного чужд Шерин, наши объяснения не вполне ее устраивают. И предложил постепенно готовить почву для того, чтобы со временем рассказать ей, что она – наша приемная дочь. По его мнению, самое скверное произойдет, если она сама обо всем догадается – в этом случае она потеряет веру во все, и поведение ее может стать непредсказуемым.

С этого дня мы начали разговаривать с дочерью по-иному. Не знаю, остаются ли в памяти человека то, что называется «Ð¿ÐµÑ€Ð²Ð¾Ð½Ð°Ñ‡Ð°Ð»ÑŒÐ½Ñ‹Ðµ впечатления бытия», но мы с мужем, как могли, пытались показать Шерин, что мы ее любили и любим так сильно, что ей нет нужды искать убежища в воображаемом мире. Она должна была понять, что и видимый мир – прекрасен, а папа с мамой уберегут ее от любой опасности. Бейрут был красив, пляжи – залиты солнцем, заполнены людьми. Стараясь избегать открытого столкновения с «Ð¶ÐµÐ½Ñ‰Ð¸Ð½Ð¾Ð¹ в белых одеждах», я теперь уделяла дочке больше времени – приглашала домой ее одноклассников и не упускала ни малейшей возможности проявить к ней нежность и ласку.

Это принесло свои плоды. Более того – мой муж часто уезжал по делам, и Шерин скучала по нему. Во имя любви я решила изменить стиль его жизни, и теперь мы больше времени проводили втроем.

Все шло хорошо до той ночи, когда она с плачем вбежала ко мне в спальню, твердя, что ей страшно и что она ощущает – ад совсем близко.

Муж в очередной раз был в отъезде, и я сперва подумала, что в такое отчаянье девочку привела разлука с ним. Но при чем тут близкое соседство ада? Неужели она услышала об этом в школе или в церкви? И я решила, что наутро отправлюсь к ее учительнице.

Шерин меж тем продолжала неутешно рыдать. Я подвела ее к окну, показала Средиземное море, освещенное полной луной, блещущие в небе звезды, людей, прогуливающихся по бульвару перед нашими окнами. Попыталась успокоить, но она, дрожа всем телом, плакала все так же горько. Пробившись впустую полчаса, я стала терять терпение, прикрикнула на нее, велела прекратить, она, дескать, уже не ребенок. Потом я подумала, что это может быть связано с началом месячных, и спросила, не было ли крови.

— Много… много крови, — ответила она.

Я взяла вату, попросила ее лечь, чтобы можно было полечить ее «Ñ€Ð°Ð½Ñƒ». Пустяки, думала я, завтра все ей объясню. Но менструации не было. Шерин еще поплакала немного, но вскоре устала и почти сразу же уснула.

А наутро пролилась кровь.

Четверо убитых. Я не придала этому особенного значения – очередной эпизод нескончаемой межплеменной розни, к которой мы, ливанцы, давно привыкли. А Шерин вообще не обратила на это внимания, потому что даже не вспомнила о своем ночном кошмаре.

Но с этой минуты ад стал придвигаться к нам вплотную, уже не отдаляясь никогда. Ð’ тот же день в отместку за гибель тех четверых был взорван автобус с двадцатью шестью палестинцами. Спустя сутки уже нельзя было ходить по улицам – повсюду гремела стрельба. Школы закрылись. Шерин привезла домой одна из ее учительниц. Мой муж прервал свою командировку и вернулся в Бейрут. Он обзванивал своих высокопоставленных друзей, однако никто не мог сказать ему что-либо вразумительное — никто уже не контролировал ситуацию. Шерин слышала доносящиеся снаружи выстрелы, слышала, как кричит по телефону мой муж, но – к несказанному моему удивлению – не произносила ни слова. Я говорила, что все это скоро кончится, и мы сможем снова ходить на пляж, однако она отводила глаза и просила либо книжку, либо пластинку. Покуда ад все уверенней вступал в свои права, она читала или слушала музыку.

Мне тяжело, поймите. Я больше не хочу думать об этом. Не желаю знать, кто был тогда прав, кто – виноват, не желаю вспоминать об угрозах, которые мы слышали ежедневно. Скажу лишь, что спустя еще несколько месяцев для того, чтобы перейти улицу, надо было сесть на пароход, уплыть на Кипр, там пересесть на другой корабль и вернуться на другую сторону.

Почти год мы провели практически взаперти, ожидая, когда ситуация в стране изменится к лучшему, а правительство наведет порядок. Думали, это случится со дня на день. Но однажды утром, слушая пластинку на своем маленьком проигрывателе, Шерин сделала несколько танцевальных па и стала твердить: «Ð’се это – надолго… очень надолго».

Я хотела было остановить ее, но муж схватил меня за руку – было видно, что он внимательно прислушивается к ее словам и принимает их всерьез. Я так и не поняла, почему, и мы даже теперь не обсуждаем эту тему: она – под запретом.

На следующий день муж неожиданно начал готовиться к отъезду из страны, и через две недели мы были уже в Лондоне. Позднее мы узнали, что хотя точные статистические данные отсутствуют, за два года гражданской войны погибли около 44 тысяч человек, 180 тысяч были ранены, а еще десятки тысяч остались без крыши над головой. Бои продолжались, потом страну заняли иностранные войска, и ад продолжается по сей день.

«Ð’се это – надолго… очень надолго», сказала тогда Шерин и, к несчастью, оказалась права.

Следующая глава будет опубликована: 23.01.07

“Дорогие читатели, так как я не говорю на Вашем языке, то я попросил Издателя перевести мне Ваши послания. Ваши мысли о моей новой книге очень важны для меня.
С Любовью.”

Пауло Коэльо

Definizione del dizionario: dal latino Avaritia, sostantivo femminile. Attaccamento eccessivo al denaro; meschinití ; taccagneria.

Definizione della Chiesa Cattolica: va contro il Nono e il Decimo Comandamento (Non desiderare la donna altrui, non bramare cose altrui). Inclinazione o desiderio disordinato di piaceri o beni.

Per il filosofo Seneca: i poveri vogliono sempre qualche cosa, i ricchi vogliono molto e gli avari vogliono tutto.

Una storia dei Padri del deserto: “Sant’uomo” disse un novizio all’abate Pastor “ho il cuore colmo di amore per il mondo e l’anima libera dalle tentazioni del demonio. Qual è il mio prossimo passo?

L’abate chiese al discepolo di accompagnarlo nella visita a un malato che aveva bisogno dell’estrema unzione. Dopo che ebbero confortato la famiglia, l’abate notí² che, in uno degli angoli della casa, c’era un baule.

“Che cosa c’è lí¬ dentro?” domandí².

“I vestiti che mio zio non ha mai usato” disse il nipote del malato. “Comprava tutto, ha sempre pensato che si sarebbe presentata l’occasione per indossarli, ma alla fine sono rimasti a marcire lí¬ dentro.”

“Non dimenticare quel baule” disse l’abate Pastor al suo discepolo quando uscirono. “Se nel cuore hai dei tesori spirituali, mettili in pratica ora. Altrimenti marciranno.”

Testo di commento sulla crisi economica asiatica del 1997: i broker compravano e vendevano, convinti che il mondo non sarebbe cambiato e che loro non dovessero fare altro che continuare a investire e veder crescere le loro fortune. Non si preoccupavano dei danni che stavano provocando alla moneta (della Malesia). All’improvviso, 500 miliardi di dollari scomparvero dalla circolazione. E al momento di render conto a tutti quelli che avevano perduto i loro risparmi accumulati nel corso degli anni e con molti sacrifici, rispondevano: “E’ colpa del mercato.” Ebbene, il mercato erano loro.

La morte e l’avarizia: la Morte e l’Avarizia guardavano gli uomini che lavoravano febbrilmente per cercare diamanti in un fiume. “Sono venuta qui a portare via alcune anime” disse la Morte. “Consegnami un terzo di queste persone e me ne andrí² via.”

“Essi mi appartengono, sono miei schiavi” rispose l’Avarizia. “Non ho nulla da consegnarti.”

La Morte allora sfiorí² l’acqua con il suo bastone magico e la avvelení². A poco a poco, tutti quelli che si trovavano lí¬ morirono.

“Perché mi hai rubato tutti i miei schiavi?” urlí² l’Avarizia, arrabbiatissima.

“Perché tu non hai voluto darmene neanche uno” fu la risposta.

In un discorso: a causa della sua incapacití  di produrre, il popolo ebreo è parassita e il suo obiettivo è schiavizzare altri popoli. Essi si servono dell’avarizia per manipolare la stupidití  della classe media ( Adolf Hitler, preparando il terreno per l’Olocausto, che costí² la vita a sei milioni di ebrei).

Molti secoli prima, diceva il rabbino Moshe ben Maimon: il Signore ha inviato agli uomini i suoi messaggeri, chiamati malattie. La Provvidenza Eterna mi ha incaricato di occuparmi della loro salute. Che l’amore per cií² che faccio mi guidi in ogni momento. Che giammai l’avarizia, o la sete di potere, o il desiderio di riconoscimento mi accechino e mi facciano dimenticare che l’obiettivo di un uomo è dare cií² che ha di meglio a un altro uomo.

Il consiglio di Tao Te Ching: i cinque colori accecano gli occhi degli uomini. Le cinque note assordano gli orecchi. I cinque gusti danneggiano il palato. Le corse e le cacce scatenano nel cuore passioni furiose e selvagge.

I beni che sono difficili da ottenere causano ferite di fronte a ostacoli pericolosi. Per questo motivo (…) il saggio rifiuta cií² che è superficiale e preferisce immergersi in profondití .

(segue: La Lussuria)

Clicca qui per ricevere la newsletter Guerriero della luce.

Définition du dictionnaire : du latin avaritia, substantif féminin. Attachement excessif í  l’argent ; mesquinerie ; ladrerie.

Définition de l’Église catholique : Va í  l’encontre du Neuvième et du Dixième Commandement (Tu ne désireras pas la femme de ton prochain ; tu ne convoiteras pas les biens d’autrui). Inclination ou désir démesuré pour les plaisirs ou les possessions.

Pour le philosophe Sénèque : Les pauvres veulent toujours quelque chose, les riches veulent beaucoup, et les avaricieux veulent tout.

Une histoire des Pères du désert : « Saint homme, dit un novice í  l’abbé Pastor, mon cÅ“ur est plein d’amour pour le monde, et mon í¢me débarrassée des tentations du démon. Quelle est ma prochaine étape ? »

L’abbé pria le novice de l’accompagner dans sa visite auprès d’un malade qui réclamait l’extríªme-onction. Après qu’ils eurent réconforté la famille, l’abbé remarqua que, dans un coin de la maison, se trouvait un coffre.

« Qu’y a-t-il í  l’intérieur ? demanda-t-il.

– Les víªtements que mon oncle n’a jamais utilisés, répondit le neveu du malade. Il les achetait, pensant toujours que viendrait l’occasion de les porter, mais ils ont fini par pourrir lí -dedans. »

« N’oublie pas ce coffre, dit l’abbé Pastor í  son disciple, quand ils furent sortis. Si tu as des trésors spirituels dans ton cÅ“ur, mets-les en pratique maintenant. Ou bien ils pourriront. »

Texte commentant la crise économique en Asie en 1997 : Les courtiers achetaient et vendaient, convaincus que le monde ne changerait pas, et que tout ce qu’ils devaient faire, c’était placer encore et encore, et voir leurs fortunes s’accroí®tre. Ils se moquaient des dégí¢ts qu’ils provoquaient sur la monnaie (en Malaisie). Brusquement, cinq cents milliards de dollars disparurent de la circulation. Et au moment oí¹ il fallut donner des explications í  tous ceux qui avaient perdu leurs économies accumulées au long des années avec beaucoup de sacrifices, ils répondaient : « C’est la faute du marché. » Mais c’était eux le marché.

La Mort et l’Avarice : La Mort et l’Avarice regardaient les hommes travailler fébrilement pour trouver des diamants dans une rivière. « Je suis venue ici prendre quelques í¢mes, dit la Mort. Livre-moi un tiers de ces gens, et je m’en irai.

– Ils m’appartiennent, ce sont mes esclaves, répondit l’Avarice. Je n’ai rien í  te livrer. »

Alors la Mort toucha l’eau de sa baguette magique, et l’empoisonna. Peu í  peu, tous ceux qui se trouvaient lí  moururent.

« Pourquoi as-tu volé tous mes esclaves ? s’écria l’Avarice, très en colère.

– Parce que n’as voulu m’en donner aucun » fut la réponse.

Dans un discours : í€ cause de son incapacité í  produire, le peuple juif est parasite, et son objectif est de réduire en esclavage les autres peuples. Ils se servent de l’avarice pour manipuler la stupidité de la classe moyenne. (Adolf Hitler, préparant le terrain pour l’Holocauste, qui coí»ta la vie í  six millions de juifs)

Des siècles auparavant, le rabbin Moshe ben Maimon disait : Le Seigneur a envoyé í  l’homme ses messagers, appelés maladies. La Providence éternelle m’a chargé de prendre soin de votre santé. Que l’amour pour ce que je fais me guide í  chaque moment. Que jamais l’avarice, ou la soif de pouvoir, ou le désir de reconnaissance, ne m’aveuglent et ne me fassent oublier que l’objectif d’un homme est de donner ce qu’il a de meilleur í  un autre homme.

Le conseil du Tao-tö king : Les cinq couleurs aveuglent les yeux de l’homme. Les cinq tons assourdissent ses oreilles. Les cinq saveurs gí¢tent son palais. Les courses et les chasses déchaí®nent dans son cÅ“ur des passions furieuses et sauvages.

La recherche difficile des biens l’excite í  commettre le mal en présence d’obstacles périlleux. Pour cette raison (…) le sage rejette le superficiel et préfère s’enfoncer dans le profond.

(í  suivre : la luxure)

Cliquez ici pour vous inscrire í  la newsletter du Guerrier de la Lumière.

Dictionary definition: from the Latin Avaritia, a feminine noun: Excessive fondness for money, stinginess, meanness.

Catholic Church definition: Goes against the Ninth and Tenth Commandments (You shall not covet your neighbor’s wife. You shall not covet your neighbor’s house). Inordinate inclination or desire for pleasure or possessions.

For the philosopher Seneca: The poor always want something, the rich want a lot and the greedy want everything.

A story of Priests of the desert: “Holy man” – said a novice to the Father Abbot – My heart is full of love for the world and my soul is free of temptations from the Devil. What is my next step?

The abbot asked the disciple to accompany him on a visit to a sick person who needed extreme unction. After comforting the family, the abbot noticed that in one of the corners of the house there was a trunk.

“What is inside it?” he asked.

“Clothes that my uncle never used”, said the sick man’s nephew.” He bought everything, always thinking that the right occasion would arise to wear them, but they ended up rotting inside it”.

“Don’t forget that trunk”, said the Father Abbot to his disciple, when they left. “If you have spiritual treasures in your heart, put them into practice now. Or they will rot away.”

Text commenting on the 1997 Asiatic economic crisis: The brokers bought and sold, convinced that the world would not change, because all they needed to do was to invest more and more and watch their fortunes grow. They didn’t care about the harm they were causing to the currency (Malaysia). Suddenly, 500 billion dollars disappeared out of circulation. When the time came to explain to all those who had lost their savings built up over the years and with much sacrifice, they replied: “it’s the fault of the market.” Actually, they were the market.

Death and Greed: Death and Greed watched the men working feverishly to find diamonds in a river. “I came here to take away some souls,” said Death. “Deliver me a third of these people and I will go away.”

“They belong to me, they are my slaves”, replied Greed. “I have nothing to deliver to you.”

Death then touched the water with his magic rod and poisoned it. Little by little, all who were there began dying.

“Why did you steal all my slaves?” shouted Greed, angrily.

“Because you didn’t want to give me any”, was the answer.

In a speech: because of its inability to produce, the Jewish people are parasites, and their aim is to enslave other peoples. They use greed to manipulate the stupidity of the middle class (Adolf Hitler, preparing the ground for the Holocaust, which cost the lives of six million Jews).

Many centuries before, the Rabbi Moshe ben Maimon used to say: The Lord sent to Man his messengers, called diseases. Eternal Providence put me in charge of caring for their health. Let the love for what I do guide me at every moment. Never let greed, or the thirst for power, or the desire for recognition, blind me and make me forget that a man’s objective is to give the best of what he has to another man.

Advice from the Tao Te King: The five colors blind human eyes. The five notes deafen their ears. The five tastes harm the palate. Races and hunts set off furious and savage passions in the heart.

Goods hard to get cause wounds because of dangerous obstacles. For that reason (…) the wise man rejects the superficial and prefers to dive into the deep.

(next: Lust)

Click here to subscribe yourself to the Warrior of Light Newsletter. 

Definición del diccionario: del latí­n Avaritia, sustantivo femenino. Apego excesivo al dinero, mezquindad, codicia.

Definición de la Iglesia Católica: va contra los Mandamientos Noveno y Décimo (No desearás a la mujer de tu prójimo; No codiciarás los bienes ajenos). Inclinación o deseo desordenado de placeres o posesiones.

Para el filósofo Séneca: los pobres siempre quieren algo, los ricos, mucho, y los avarientos lo quieren todo.

Una historia de los Padres del desierto: -Hombre santo- se dirigió un novicio al abad Pastor – Tengo el corazón lleno de amor por el mundo, y el alma limpia de las tentaciones del demonio. ¿Cuál es el próximo paso que debo dar?

El abad le pidió al discí­pulo que lo acompañase a visitar a un enfermo que requerí­a la extremaunción. Después de consolar a la familia, el abad se fijó en que habí­a un baúl en uno de los rincones de la casa.

-¿Qué se guarda ahí­?- preguntó.

-Unas ropas que mi tí­o no usó nunca- dijo el sobrino del enfermo. -Lo compraba todo, pensando siempre que un dí­a llegarí­a la ocasión propicia para vestir estas ropas, pero acabaron pudriéndose ahí­ dentro.

-Nunca olvides ese baúl – le dijo el abad Pastor a su discí­pulo ya en el camino de vuelta. -Si guardas tesoros espirituales en tu corazón, ponlos en acción ahora mismo, o se pudrirán irremisiblemente.

Texto comentando la crisis económica asiática de 1997: los agentes financieros compraban y vendí­an, convencidos de que el mundo no cambiarí­a, y de que todo lo que tení­an que hacer era invertir cada vez más, y contemplar cómo crecí­an sus fortunas. No les importaba el daño que le estaban infiriendo a la moneda (de Malasia). De repente, quinientos mil millones de dólares salieron de circulación. Y a la hora de explicar lo ocurrido a todos aquellos que en un pestañeo habí­an perdido todos los ahorros reunidos durante años con mucho sacrificio, les decí­an: “La culpa es del mercado”. ¡Pero bueno! ¡Ellos eran el mercado!

La Muerte y la Avaricia: La Muerte y la Avaricia observaban a unos hombres que trabajaban febrilmente buscando diamantes en el lecho de un rí­o.

-He venido aquí­ para llevarme algunas almas- le dijo la Muerte a la Avaricia- Entrégame un tercio de estos hombres y me iré.

-Son mí­os, son mis esclavos- respondió la Avaricia -No tengo nada para darte.

Entonces la Muerte tocó el agua con su bastón mágico, y la envenenó. Poco a poco, todos los que estaban allí­ fueron muriendo.

-¿Por qué me has robado todos mis esclavos?- gritó la Avaricia.

-Porque tú no me quisiste dar ninguno- fue la respuesta.

En un discurso: por su incapacidad para producir, el pueblo judí­o es un parásito, y su objetivo es esclavizar a los otros pueblos. Hacen uso de la avaricia para manipular la estupidez de la clase media (Adolf Hitler, preparando el terreno para el Holocausto, que costó la vida a seis millones de judí­os).

Muchos siglos antes, decí­a el rabino Moshe ben Maimon: El Señor envió al hombre sus mensajeros, conocidos como enfermedades. La Providencia Eterna me encargó cuidar de la salud. Que el amor por lo que hago me guí­e en todo momento. Que nunca la avaricia, o la sed de poder, o el deseo de reconocimiento, me cieguen y me hagan olvidar que el objetivo de un hombre es dar lo mejor de sí­ a sus semejantes.

El consejo Del Tao Te King: Los cinco colores ciegan los ojos humanos. Las cinco notas ensordecen los oí­dos. Los cinco sabores hieren el paladar. Las carreras y las cacerí­as desencadenan pasiones furiosas y salvajes en el corazón del hombre.

Los bienes de difí­cil obtención están guardados por peligrosos obstáculos que hieren gravemente. Por estos motivos […] el sabio rechaza lo superficial y prefiere lanzarse a bucear en lo profundo.

(El próximo dí­a: La lujuria)

Pinche aquí­ para inscribir-se a la newsletter Guerrero de la Luz.

Definií§í£o do dicionário: do latim Avaritia substantivo feminino.Apego excessivo ao dinheiro; mesquinhez; sovinice.

Definií§í£o da Igreja Católica: vai contra o Nono e o Décimo Mandamento (Ní£o desejarás a mulher do próximo; Ní£o cobií§aras coisas alheias). Inclinaí§í£o ou desejo desordenado de prazeres ou posses.

Para o filósofo Seneca: os pobres querem sempre alguma coisa, os ricos querem muito, e os avarentos querem tudo.

Uma história dos Padres do deserto: “Santo homem” – disse um novií§o para o abade Pastor – tenho o coraí§í£o cheio de amor pelo mundo, e a alma limpa das tentaí§íµes do demí´nio. Qual o meu próximo passo?

O abade pediu que o discí­pulo o acompanhasse na visita a um doente que precisava de extrema-uní§í£o. Depois de confortarem a famí­lia, o abade reparou que, num dos cantos da casa, havia um baú.

“O que tem ali dentro?”, perguntou.

“As roupas que meu tio nunca usou”, disse o sobrinho do doente. ” Comprava tudo, sempre pensou que ia surgir a ocasií£o certa para vesti-las, mas elas terminaram apodrecendo ali dentro”.

“Ní£o esqueí§a aquele baú”, disse o abade Pastor para seu discí­pulo, quando saí­ram. “Se vocíª tem tesouros espirituais no seu coraí§í£o, coloque-os em prática agora. Ou eles apodrecerí£o.”

Texto comentando a crise econí´mica asiática de 1997: os corretores compravam e vendiam, convencidos de que o mundo ní£o mudaria, e que tudo que precisavam fazer era aplicar mais e mais, e ver suas fortunas crescendo. Ní£o se importavam com os danos que estavam provocando na moeda (da Malásia).De repente, 500 bilhíµes de dólares desapareceram de circulaí§í£o. E na hora de explicar a todos aqueles que tinham perdido suas economias acumuladas ao longo dos anos e com muito sacrifí­cio, respondiam: “é culpa do mercado.” Ora, eles eram o mercado.

A morte e a avareza: A morte e a avareza olhavam os homens trabalhando febrilmente para encontrar diamantes em um rio. “Vim aqui levar algumas almas,” disse a morte. “Entregue-me um terí§o destas pessoas, e irei embora.”

“Eles me pertencem, sí£o meus escravos”, respondeu a avareza. “Ní£o tenho nada para lhe entregar.”

A morte entí£o tocou a água com seu bastí£o mágico, e a envenenou. Pouco a pouco, todos os que estavam ali foram morrendo.

“Por que vocíª roubou todos os meus escravos?” gritou a Avareza, irritadí­ssima.

“Porque vocíª ní£o quis me dar nenhum” foi a resposta.

Em um discurso: por causa da sua incapacidade de produzir, o povo judeu é parasita, e seu objetivo é escravizar outros povos. Usam a avareza para manipular a estupidez da classe media ( Adolf Hitler, preparando terreno para o Holocausto, que custou a vida de seis milhíµes de judeus).

Muitos séculos antes, dizia o rabino Moshe ben Maimon: O Senhor enviou ao homem seus mensageiros, chamados doení§as. A Providíªncia Eterna me encarregou de cuidar de sua saúde. Que o amor pelo que faí§o me guie a cada momento. Que jamais a avareza, ou a sede de poder, ou o desejo de reconhecimento, me ceguem e me faí§am esquecer que o objetivo de um homem é dar o que tem de melhor a outro homem.

O conselho do Tao Te King: As cinco cores cegam os olhos humanos. As cinco notas ensurdecem os ouvidos. Os cinco gostos injuriam o paladar. As corridas e as caí§adas desencadeiam no coraí§í£o paixíµes furiosas e selvagens.

Os bens de difí­cil obtení§í£o causam ferimentos diante de perigosos obstáculos. Por esse motivo(…) o sábio rejeita o superficial e prefere mergulhar no profundo.

(a seguir: A Luxúria)

Clique aqui para inscrever-se na newsletter Guerreiro da Luz.